Criminal environment of digital world as a threat to cybersecurity

Ovchinskii Anatolii Semenovich Doctor of Technical Science Professor, the department of Information Security and Research Complex of Information Technologies, Kikot Moscow University of the Interior Ministry of the Russian Federation 117437, Russia, g. Moscow, ul. Akademika Volgina, 12 sunobor@yandex.ru Shmonin Andrei Vladimirovich Doctor of Law Professor, the department of Criminal Investigation Management, Academy of Management of the Ministry of Internal Affairs of Russia 125993, Russia, g. Moscow, ul. Z. I A., 8 shmonin@hovrino.net Toropov Boris Andreevich PhD in Technical Science Associate Professor at the IT Department of the Academy of Management of the Ministry of Internal Affairs of the Russian Federation 125171, Russia, g. Moscow, ul. Z.i A. Kosmodem'yanskikh, 8 torbor@mail.ru Other publications by this author

Vasil'ev Fedor Petrovich Doctor of Law Chief Scientific Associate, Academy of Management of the Ministry of Internal Affairs of Russia 125993, Russia, g. Moscow, ul. Z. I A., 8 vasilev17@mail.ru

В рамках развития представлений о криминальной среде, подходя к проблемам кибербезопасности, мы, как правило, рассуждаем о защите информационных систем, раскрытии киберпреступлений, об астрономических суммах финансовых потерь и угрозах критически важным объектам, а также о количестве хакеров, которых по миру уже более сорока миллионов. Но мы не часто задаемся вопросом, откуда и как возникают армии преступников в нашем уже цифровом мире^[1-2].

Заметим, что одним из фундаментальных достижений советской криминологии было создание научных представлений о криминальной среде. В условиях жесткой идеологии, которая требовала исчезновения преступности по мере построения коммунистического общества, оказалось, что криминальная среда функционирует и трансформируется, следуя своим внутренним закономерностям ^[3]. Она самосовершенствуется и саморазвивается, встраивается в общественные отношения. И, как показали уже лихие 90-е годы, криминальный мир даже подстраивает эти отношения под себя.

Под криминальной средой принято представлять некую часть общества (в определенной мере организованную, структурированную и даже сплоченную), которая включает преступников, их группы и формирования, кроме того личностей и даже целые слои населения, склонные к той или иной противоправной деятельности и асоциальному поведению.

Характерным признаком такой среды считается криминальная субкультура. Она охватывает обширный свод правил, традиций, специфические взаимоотношения и коммуникации. Здесь же определенные антиобщественные ценностные ориентации, вплоть до криминальных идеологий и мировоззрения.

Отмечалось также наличие как материальных, так и нематериальных ресурсов, создающих условия существования, самовоспроизводства и развития криминальной среды, возможности ее адаптации к изменяющимся условиям жизни общества и государственной политике.

Обратим внимание и на то, что криминальный мир оказался чрезвычайно восприимчивым к технологическим новациям. Около 15 лет назад отмечалось, что информационные технологии стали атрибутом самых разнообразных преступлений. Сегодня они открывают все более захватывающие криминальное воображение возможности обогащения и деструктивной деятельности.

Трудно представить криминальный бизнес, не использующий платформы Интернета. Преступная деятельность: от хакерства, финансовых мошенничеств и распространения наркотиков до заказных убийств, терроризма и экстремизма все глубже погружаются в информационные сферы. Криминальная среда со всеми ее архаичными атрибутами стремительно модернизируется и становится криминально-информационной.

Естественно, это требует адекватной реакции со стороны правоохранительных органов и, как минимум, научного осмысления. Так, не вполне осознаны угрозы общественной и национальной безопасности, связанные с криминогенными воздействиями на сознание молодежи. В недавние годы такие воздействия были связаны, например, с героизацией лидеров преступного мира, с внедрением силами искусства криминальных субкультуры и идеологии.

В наши дни заполнение электронного эфира экстремистскими идеями и призывами приводит к самовербовке в террористические и ультрарадикальные организации, созданию криминально ориентированных сетевых сообществ, таких как АУЕ (арестантский устав един), сетевых сообществ играющих экстремалов-правонарушителей, наконец, сообществ подростков, склоняемых к суициду. И это только то, что лежит на поверхности.

Современная криминология находится в глубочайшем кризисе. Она не может определить предмет своего исследования, обосновать, что же является преступным, а что не преступным. Ответ на эти вопросы дает уголовное право. То, что в уголовном праве фиксируется как наказуемое деяние, считается преступлением.

Но относительно недавно такие явления как, например, самогоноварение, употребление наркотиков, мужеложство у нас в стране были уголовно наказуемыми. Сейчас они декриминализированы и, если не очень общественно поощряемы, то весьма популяризируемы.

В этой ситуации отметим еще одно фундаментальное достижение советской криминологии. На огромных массивах данных было установлено, что любому социально опасному, дерзкому, насильственному преступлению предшествует череда более мелких правонарушений: хулиганство, грубость, оскорбление женщин, жестокие драки, истязания животных, издевательства над слабыми. «Нарастание незначительных отступлений от позитивного (в социальном и нравственном плане) поведения приводит к антиобщественным и общественно опасным поступкам» ^[4].

Сегодня на передовую прогресса выходят системы искусственного интеллекта с технологиями распознавания и идентификации, с самобучающимися нейронными сетями, которые «пережевывают» и «переваривают» огромные массивы Больших данных.

Открывается возможность не только строить оцифрованные профили практически всех потенциальных правонарушителей и преступников, но и предсказывать вероятность, место и время того или иного преступления. Криминологическое прогнозирование, взяв на вооружение современные технологии обработки данных, может быть направлено на предотвращение преступлений и раннюю профилактику криминальных угроз ^[5].

Нельзя не коснуться зарубежного опыта. Так, немецкие эксперты говорят о четвертой промышленной революции, которая выводит и правоохранительную деятельность на качественно новый технологический уровень. В Англии создается правовая база цифровой экономики с приоритетом обеспечения кибербезопасности. Япония представила программу построения автоматизированного социально ориентированного и декриминализированного общества 5.0. Китай поражает темпами внедрения все более совершенных систем распознавания и биометрии ^[6].

В нескольких провинциях «Поднебесной» проходит масштабный эксперимент, в котором на основе оцифрованных профилей всем жителям начисляются положительные баллы за добропорядочное поведение и отрицательные – за хулиганство, ругань, курение и плевки в общественных местах. Эти баллы учитываются в уменьшении или увеличении суммы страховки, в величине процентов по кредитам, в предоставлении или лишении социальных льгот, в приеме на работу или в отказе в престижной работе.

Подходы к такой профилактике правонарушений можно встретить в самых ранних социальных утопиях. Мы же обратим внимание на то, что противостояние криминального мира и правоохранительных сил усиливается именно в информационно-технологических и информационно-психологических сферах.

Для осмысления этого противостояния требуется своя система координат. Такую систему координат дает развитие представлений о триединстве реактивной, ресурсной и фоновой информации ^[7].

Реактивная информация возникает в процессе реакций на воздействия и побуждения, позволяя объектам природы выживать, а людям – понимать смысл происходящего и адекватно реагировать. Ресурсная информация фиксируется и накапливается как на природных, так и на искусственных носителях, передавая опыт выживания и социального развития. Фоновая информация, отражая окружающую реальность, обходит защитные функции сознания и включает механизмы адаптации.

Реактивность, ресурсность и фоновость составляют трехмерную систему универсальных координат, поскольку все явления нашей жизни так или иначе построены на информационных взаимодействиях.

Ресурсы криминальной среды – это огромные средства, поступающие от организованной преступности, от криминального контроля над экономикой, от наркобизнеса, незаконных видов деятельности.

Можно говорить о кадровых и технологических ресурсах, о подборе, вербовке и подготовке криминально ориентированных личностей, скажем, с незаурядными хакерскими способностями. Сюда же можно отнести и опыт успешных махинаций и использования передовых технологий, криминальных навыков и знаний, которые накапливаются и передаются новым поколениям преступников.

Фоновый вектор криминальной среды – это криминальная субкультура, обычаи, традиции, правила общения, ценностные ориентации, криминальная идеология.

Идеология не только как система взглядов, отражающих отношение к окружающей реальности, но и как система обоснования права (в данном случае на преступную деятельность).

К фону криминальной среды можно отнести и деформации общественных отношений, социально-экономическое неравенство, разрыв между реальными доходами населения и миллиардными состояниями.

Еще раз подчеркнем, именно фоновая проекция криминального мира, связанная с воздействиями на умы человечества, содержит наибольшие угрозы общественной стабильности и целым государствам, особенно с погружением в информационные сферы.

Наконец, реактивная проекция криминальной среды – это собственно преступления и преступная деятельность. Здесь уже можно раскрыть фрактальность или самоподобие информационных координат в анализе сложных систем. Эти координаты дают «мостики» перехода из одних сфер знания в другие.

В данном случае сформирован, условно говоря, информационный подход непосредственно к криминологии. Выделяются реактивные, ресурсные и фоновые преступления ^[8].

Реактивные преступления совершаются как некие противоправные преступные реакции на возникающие ситуации. Так, это многомиллионный массив бытовых преступлений (от пьяного водителя за рулем до мести «любимой» теще). В плане угроз кибербезопасности реактивные преступления обусловлены, например, компьютерной игроманией.

Американский хакер Верджил Гриффит в своих интервью объяснял, что «просвещенное мошенничество – это высшая форма игрового процесса». В свои 10 лет он разобрался в кодах компьютерной игры, клонировал нужных ему асов и «выигрывал» воздушные сражения. Сейчас (ему 34 года) он прямо утверждает, что «победа в хакерском мошенничестве – это вопрос принципа, вопрос чувства собственного достоинства. Более того, победа над наиболее сложной системой придает особое, ни с чем несравнимое чувство собственного превосходства» ^[9].

Опыт общения с молодыми хакерами, которые уже успехи побывать под следствием, также показывает, что все начиналось с гипертрофированного любопытства, с желания проверить свои возможности, с азарта соревнования, с игры, в которой стираются грани между реальностью и виртуальностью.

Но когда возникает страсть получить доступ к огромным финансовым средствам, мы имеем дело с ресурсными преступлениями.

В отличие от реактивной, ресурсная преступность направлена непосредственно на получение криминальных доходов. Это огромный массив уже «настоящих» преступлений: от банальных краж, ограблений, разбоев до грандиозных финансовых махинаций, захвата собственности и ценностей в ходе социальных потрясений, экономических реформ, внешних интервенций.

Уровень доходов от преступлений в киберпространстве не только сопоставим, но и превосходит то, что дают другие виды криминального бизнеса. Все оценки преступных доходов приближенные, поскольку, заботясь о репутации и позиционируя себя надежными, финансовые компании и банки стараются не афишировать потери от хакерских атак и финансовых мошенничеств.

На первый план выходит необходимость защиты информации. Но, возникает вопрос: кто имеет больший доход? Те, кто покушается на информацию или те, кто зарабатывает на ее защите?

Наконец, фоновая преступность – это некие, условно говоря, «идейные» преступления. Здесь мы сталкиваемся с терроризмом и экстремизмом во всем многообразии их проявлений.

Основоположники криминологического учения Чезаре Ламброзо ^[10] и Энрико Ферри ^[11] еще в XIX веке писали о необходимости выявлять и останавливать религиозных и политических фанатиков, которых страстная борьба довела до экзальтации и сделала убийцами.

Сегодня, одновременно с броском в высоко технологическое будущее, мир опускается в архаику языческих культов, человеческих жертвоприношений, показательных массовых казней с отрежиссированными голливудскими эффектами. И в этой архаике применение дронов, химических зарядов, боевых роботов и в целом новейших технологий позволяет небольшим группам (кланам, племенам, бандам) бросать вызов мировому сообществу ^[12].

Здесь же вырисовываются наибольшие угрозы кибербезопасности. Фоновая киберпреступность – это когда отдельные фанатики или их группы стремятся завладеть кодами управления атомных электростанций или пусковых установок баллистических ядерных ракет.

В целом, проблема обеспечения кибербезопасности весьма многогранна. Ее разработка требует фундаментальных исследований, одним из объектов которых должна стать современная криминальная среда.

You can simply select and copy link from below text field.