Post-nonclassical certainty and the basis of structural organization of “knowledge”

Sorokin Roman Vladimirovich Manager, Typography “Nizhegorodskiy Pechatnik” 606000, Russia, Nizhegorodskaya oblast', g. Dzerzhinsk, ul. Griboedova, 27 Romsor36@mail.ru

Введение, актуальность, предмет исследования

Знание результирует познавательный процесс, служит основой жизнедеятельности и дельнейших творческих свершений. В этом ракурсе рассмотрения сразу выявляется, что проблематика «знания» выступает одной из важнейших тем гносеологии, соответственно, и всех других разделов философии, которые, по крайней мере, суть специфические формы знания. Итоговая сложность, многогранность делают «знание» предметом постоянной философской рефлексии.

Принципиальная общая философская актуальность темы знания дополняется и приобретает специфическую конфигурацию в ходе исторического развития и в зависимости от общественных запросов. Сегодня разрабатывается целый ряд тем, связанных с феноменом знания. В частности, обращается внимание на гендерный аспект восприятия знаний ^[1], продолжается разработка и критическое углубление в понимание знания «как обоснованного истинного мнения» ^{[2; 3, с. 9-15]}. Все эти исследования, так или иначе, связаны с общей гносеологической проблемой перехода от неклассической к постнеклассической рациональности, объективная потребность которой обусловлена необходимостью исследовать сложнейшие, изменяющиеся, саморазвивающееся, уникальные, связанные с человеком объекты ^{[4, с. 619-636]}. Дальнейший анализ показывает, что теория постнеклассической не просто/только задает общий контекст современного изучения и определения «знания». В теории постнеклассической рациональности утверждается наличие ценностной составляющей современного научного (научно-философского) знания. Тем самым, теория постнеклассической рациональности предельно утончает границу между вековыми философскими, научными усилиями, по получению собственного, истинного знания, и известными, уравнивающими все виды знания позициями релятивизма, скептицизма, плюрализма, постмодернизма. И все это тесно переплетается с общефилософскими проблемами общества и человека: «сегодня дискуссия по проблеме знания имеет смысл как попытка осмысления той ситуации, в которой оказался современный человек. Это, прежде всего, попытка понять, как нужно понимать современную науку, которая, в отличие от того, как это считалось в прошлом, оказалась в значительной степени релятивизированной» ^{[5, с. 76]}. Соответственно, формируется актуальный предмет философского осмысления: постнеклассическая трактовка «знания», учитывающая широкий и историко-перспективный контекст современной общественной жизни, которая породила данную проблему. Важность рассмотрения данной проблематики можно еще подчеркнуть тем, что данное исследование может либо снять, либо еще больше усилить сомнение в «правомерность выделения понятий постнеклассической рациональности и постнеклассической науки» ^[6]. И, самое главное, предстоящий анализ не должен быть нацелен на поиск цитат авторитетных авторов, наличие которых будет считаться исчерпанием проблемы. Главной целью (в определенном смысле – надеждой) начинающегося исследования является задача увидеть пока еще не эксплицированное, интуитивно, маргинально существующее соответствие между выдвигаемой новой формой научной рациональности – постнеклассической рациональностью – и новыми качественными реалиями современного быстро изменяющегося мира.

Логика проведения/организации дальнейшей работы и методологические основы исследования

Современный, постнеклассический анализ знания, прежде всего, должен исходить из сложности и многогранности данной темы. Все это, соответственно, требует повышенного внимания к методологическому инструментарию исследования и ставит задачу выделить собственную, соответствующую изучаемому предмету логику исследования. Первым делом следует получить самое общее, предельно нейтральное определение «знания». Знание в широком смысле позволяет, с одной стороны, держать в поле теоретического зрения всю совокупность знаний и их структурную организацию, с другой стороны, выделять главные аспекты, проблемы, которые ведут к разным представлениям о знании. Полученное широкое понимание знания позволяет представить специфику и основы противопоставления между узким пониманием знания (монистической философско-научной традицией, добивающейся получения совершенного, доказательного, истинного знания) и его дихотомическим отрицанием со стороны релятивизма, скептицизма, плюрализма, постмодернизма. Всем этим выводятся элементы получения итогового современного, постнеклассического представления о «знании», и выведения основ его современной структурной организации, которая отражает специфику сегодняшнего и будущего функционирования знания в общественной жизни.

На протяжении всего исследования, но особенно интенсивно в его первой части будут задействованы такие методы познания, как анализ, синтез, абстрагирование, идеализация, сравнение, обобщение, систематизация. В заключительной части исследования особо важными методами познания являются такие методы, как историко-логический метод, системный подход. Поскольку проводимая работа, принципиально, нацелена на отражение будущего состояния дел в области знания, то периодически привлекается творческая, эвристическая методология (к примеру, метод гирлянды ассоциаций). Сложность исследуемой проблематики требовало точного понимания изучаемых произведений, это достигалось с опорой на герменевтическую методологию.

Общее определение «знания»; знание в широком смысле

Исходным элементом постнеклассического представления о знании является самое общее и максимально нейтральное определение знания, нацеленное не на выбор из каких-либо позиций, а на их общий охват. Поясняющим примером обеспечения нейтральности может служить критика использования в исходном определении «знания» термина «информация» («знание – информация об окружающим мире и самом человеке» ^{[7, с. 190]}), ведущего к абсолютно ненужным здесь многочисленным коннотациям»). Содержательна полнота широкого определения знания основывается на выделении всех его существенных характеристик. Количество и специфика которых выводится в логике следующих рассуждений.

Говоря о «знании», мы, фактически, говорим о «знании кого-то о чем-то». Выделяемые при этом три структурные элементы знания (субъект знания, само знание, объект знания), явно или неявно присутствуют во всех наличных определениях «знания». Отсюда, признаем их основными для широкого определения знания, которое в этом случае – есть данные субъекта об объекте.

Выделенный таким образом первый существенный признак знания, с одной стороны, открыт к уточняющему обогащению и уточнению. Субъектом знания является человек, но, в принципе, субъектом знания может быть любой социальный субъект (например, человечество). Знание, прежде всего, это содержание индивидуальной психики, но наряду с этим знание может существовать и в объективной, внешней символической форме (например, в виде книги). Объектом знания является как обычный объект («знание что»), так и средства/умения/технологии («знание как»). Знание может с разной степенью полноты отражать специфику объекта. А именно, знание может быть в форме простого указания или в форме более глубокого отражения объекта. Последнее хорошо выводится в контексте соотнесения знания с незнанием. Отсюда получаем: проблематичное знание, теоретическое знание (наиболее полное и совершенное знание), гипотетическое знание, проектное знание. Знание может быть явным и неявным (бессознательное знание, невербальное знание, «неявное знание» М. Полани).

Первый существенный признак знания, с другой стороны, показывает предел своим содержательным возможностям, поскольку не позволяет отразить целый ряд, очевидно, значимым для знания моментов. Тем самым, мысль подводится к возможности объективного выведения всех следующих существенных признаков «знания». Во-первых, исходное определение знания через объект знания сталкивается с проблемой основания знания. Любое знание, в конечном счете, на чем-то основывается. В общем плане, речь здесь идет о специфике аксиоматического, априорного знания. В ряде случаев такое основополагающее знание легко определяется как знание; примером этого можно взять аксиомы и постулаты евклидовой геометрии или врожденного знания Р. Декарта. В других случаях такого нет; примером этого можно взять систему чистых понятий/категорий рассудка у И. Канта, которые не есть форма знания, а условия знания, на основе чего разум «может понимать что-либо в многообразии наглядного представления, т.е. мыслить в нем объект» ^{[8, с. 83]}, также следует оценить и известные гештальты восприятия. Но всё это не отменяет принципиального различия двух видов знания: отражающего объект «объектного знания», и лежащего в его основе априорного, аксиоматического знания. Наличие «основополагающего знания» выступает вторым существенным признаком знания.

Во-вторых, исходное определение знания через объект знания и даже его дополнение, путем указания на обязательное наличие основополагающего знания, не касается вопроса связи знания с окружающей общественной жизнью. В принципе, это одно из свидетельств хорошего качества проводимого исследования, поскольку, таким образом, выделяется собственно внутренний (интерналистский) аспект феномена знания. Но, после данной констатации, необходимо обратить внимание на внешние (экстерналистские) влияния, характеристики знания. И далее следует считать, что они представляют собой третий существенный признак знания, через которые последнее включается в систему общего знания и целостной жизнедеятельности субъекта знания.

В итоге, можно дать следующее общее определение «знания». Знание в широком смысле – есть данные субъекта об объекте, которые основываются на определенном основополагающем знании (интерналистский аспект феномена знания) и так или иначе взаимодействуют с окружающим социальным миром (экстерналистский аспект феномена знания). Стремление дать краткое определение, дефиницию «знания» нацелено не только на краткость как таковую. На этом пути наиболее оптимально представляются основные проблематичные зоны (непосредственное знание, основополагающее знание и общественное/культурное окружение знания), которые служат основанием для формирования современных противоречивых подходов, определений знания. Приступая к дальнейшему более точному, богатому, развернутому определению «знания», следует иметь их виду, чтобы выйти на современное постнеклассическое представление о «знании».

Необходимость введения узкого и ценностного определения «знания»

Широкое определение знания не только позволяет всегда держать в поле теоретического зрения все виды знания, но также закладывает основы и направление дальнейшего углубления в проблематику знания. Последнее обусловлено тем, что широкое определение знания излишне отдалилось от реальной жизнедеятельности в двух существенных пунктах. Только в предельной абстракции обоснованное, надежное знание однородно с ложным и заблуждающимся знанием, а знание смысловых вопросов жизни и смерти равноценно сиюминутному знанию о чем-то незначительном и преходящем. Реальная жизнь не может позволить себе такое безразличие, что требует соответствующей понятийной фиксации.

Отвечая на первый указанный вызов, необходимо дихотомически разделить все знание на обоснованное, истинное и нет. В соответствие с устоявшееся традицией основанное знание идентифицируем как знание в узком смысле. Отвечая на второй указанный вызов, необходимо ввести общую, дихотомическую ценностную градацию в области знания. Это получаем, если принимаем известное разделение всего знания на мировоззренческое (отражающее общие/исходные вопросы всего существующего, общества, человека, познания) и нет.

В идеале и норме, мировоззренческое знание должно быть максимально обоснованным знанием, т.е. быть ведущей частью знании в узком смысле. Даже если таковое может вызывать какое-то сомнение, то этим не отменяется общая первичность проблематики узкого понимания знания перед проблематикой мировоззренческого знания. Также отметим, что специфика знания в узком смысле прямо соотносится с проблематикой классической и неклассической рациональности. Всем этим определяется следующий шаг постнеклассического анализа знания – анализ специфики и современное определение знания в узком смысле. В соответствие с традиций, подобного рода проблемы рассматриваются через историю, с опорой на историко-логический метод исследования.

Философия как первая историческая форма знания в узком смысле

По сути и определению, надежное, обоснованное знание (знание в узком смысле) способствует сохранению и обогащению жизни. Соответственно, логично предположить, что разделение на надежное, обоснованное и все другое знание было заложено еще в самом начале человеческой истории. Известное отделение умственного труда от физического способствовали развитию и накоплению надежного, обоснованного знания. Дальнейшие существенные характеристики знания в узком смысле получаем при обращении к философской традиции, в которой тема знания становится предметом специальной рефлексии.

Философия – суть мировоззрение. Дальнейшее сравнительное определение отличия философии ото всех других видов мировоззрения, заключается, прежде всего, в том, что философское мировоззрение наиболее обосновано. Осознание необходимости строгого обоснования своих высказываний характерно для самых первых философских опытов, к примеру, первое философское утверждение античности, всё из воды, Фалес доказывал ^{[9, с. 109]}. Соответственно, уже сам факт появления философии как философии есть форма двоякого утверждения в области знания: с одной стороны, философия претендует быть самым совершенным знанием человечества, знанием в узком смысле, с другой стороны, прямо функционально к этому все другое знание обозначается как мнение, заблуждение и/или ложь. В ходе исторического развития философии осознается необходимость формирования объективных оснований для доказательства того, что философия – суть знание в узком смысле. Такие объективные основания человечество получает после создания формальной логики и утверждения диалектики (теории познания) одним из ведущих (в определенном плане вводным) разделов философии.

Создание Аристотелем формальной логики ознаменовало собой появление объективного, независимого от философских и иных представлений/предпочтений (за исключением отрицания необходимости самого объективного, независимого доказательства) средства/органона мысли/знания, позволяющего сравнительно проверить любое знание на его соответствие знанию в узком смысле. Дальнейшее историческое развитие философии, с одной стороны, обозначило определенные содержательные ограничения формальной логики (например, в полемике с диалектической логикой), с другой стороны, значительно расширило арсенал средств проверки истинности знания. Но на принципиальном уровне со времени появления формальной логики в философии ничего не изменилось. И тогда, и сейчас философия должна разрабатывать объективный, независимый инструментарий, позволяющий любому желающему проверять, является ли философия (или любое другое знание) самым совершенным знанием человечества или нет.

Создание формальной логики, вообще, адекватных средств проверки наличия/отсутствия знания в узком смысле должно быть акцентировано выделено, иначе они могут оставаться только пустой возможностью. Этого не было у Аристотеля. (Известное выделение трех типов наук у Аристотеля – теоретических, практических, творческих – не включает в себя логику. В принципе, это вполне понятно можно объяснить тем, что «логика … внутренним образом присутствует в любом типе дискурса» Аристотеля ^{[10, с. 161]}. Но это также может оправдать и пренебрежение логикой в пользу любых других, специально выделенных Аристотелем видов наук.) Скорее всего, необходимое подчеркивание наличие в философии объективных средств для проверки статуса любого знания начинается в рамках поздней платоновской Академии, где философия представили в виде триптиха: физики, этики и диалектики. Последняя часть включала в себя все достижения философской мысли по проверке знания, и, очевидно, выступала одной из фундаментальных частей философии. Классическим современным примером на подчеркивание и необходимость исследования самой возможности знания в узком смысле можно взять «Критику чистого разума» И. Канта.

Исторический факт стремления философии быть самым совершенным знанием человечества, и формирование в ее лоне средств проверки/доказательства этого следует точнее соотнести с философией как таковой, а потом, опираясь на полученный результат, – с наукой. Применительно к философии, наличие общих средств проверки/доказательства обеспечивало любому философскому опыту принципиальную возможность стать самым совершенным знанием человечества. Именно, эта возможность (помноженная на большое количество и сложность встающих здесь проблем) и формирует известное множество различных, во многом противоположных друг другу философских концепций. При поверхностном/внешнем взгляде все это видится постоянно воспроизводящимся плюралистическим хаосом. На самом деле, это свидетельство предельно сосредоточенной монистической работы, когда каждый из настоящих философов нацелен на достижение главного результата – получение предельно обоснованного (в частности, через достойный ответ оппонентам, и в этом плане сохраняя специфику данных взглядов в рамках философии) самого совершенного знания человечества. Поэтому с полным правом философское знание считало расценивало себя знанием как таковым, знанием в узком, собственном смысле, а все другое знание, в лучшем случае, как только мнение.

Знание в узком смысле как результат/форма исторически развивающейся монистической философско-научной рациональности (традиции)

Специфичная для философии монистическая направленность (результат доведения любой затрагиваемой проблемы до однозначно обоснованного решения) также характерна для науки. Данная близость/сходство философии и науки более весома, чем их известная разница, отстаиваемая неопозитивизмом в ходе разработки проблемы демаркации науки от философии. (Точнее можно сказать, что близость философии и науки относится к стратегическому плану, а неопозитивистское разведение науки и философии ценно своими тактическими достижениями; все это подтверждает и история смены неопозитивизма постпозитивизмом.) Также нужно указать, что в историческом плане в западной культуре, именно, монистическая направленность философии служили основой или даже породила современную науку [см., 11; 12; 13].

Монистическая близость философии и науки позволяет объединять монистическую философию и научную рациональность. Делая в данном случае определяющим понятие «рационализм», это объединение можно обозначить словосочетанием «монистическая философско-научная рациональность». Именно, в ее рамках утверждается достижение собственно знания, знания в узком смысле. Здесь оформляется отстаиваемый многими философами идеал гармоничной связи философии и науки, связи самого ценностного знания и знания в узком смысле. Где философия дает самое обоснованное знание о мировоззренческих вопросах (определяя все другое мировоззренческое знание как мнение), а наука получает самое обоснованное знание обо всех остальных важнейших объектах человеческой жизнедеятельности (определяя все другое знание – кроме мировоззренческого – как донаучное, вненаучное, антинаучное).

Современным определением научно-философского или узкого знания может быть следующая дефиниция (привлекающая своей акцентированной открытостью к проверке и общезначимости, а также не отрицающей возможности исторического изменения, обогащения знания в узком смысле): «знание есть то, что выражается обоснованным, общезначимым, интерсубъективным предложением или системой таких предложений» ^{[14, с. 71]}. Представления о монистической философско-научной рациональности (монистической философской традиции и постнеклассической рациональности), нацеленной и получающей знания в узком смысле, позволяет с предельной полнотой и глубиной поставить вопрос о специфике, сильных и слабых сторонах противоположной им позиции релятивистов, скептиков, плюралистов, постмодернистов. На основе полученного здесь материала уже вполне корректно ставить непосредственный вопрос о смысле, результате, принятии/отторжении, структуре современного постнеклассического утверждения о ценностных основаниях знания.

Цивилизационные основы постнеклассического монистическо-плюралистического подхода к знанию (научная новизна и основные выводы исследования)

Сам факт утверждения наличия философско-научного знания в узком смысле есть прямое отторжение философского релятивизма, который в общем представлении определяется через утверждение того, что применительно к одному и тому же предмету в одно и то же время претендующие на истину высказывания – равноценны ^{[15, с. 554; 16, с. 76]}. Современная распространенность, влиятельность, проблемность релятивизма указывается многими специалистами, к примеру, это дается в следующих словах: «Проблема релятивизма сегодня по-прежнему актуальна и не только потому, что она постоянно «возрождается из пепла», но и по причине новых источников, порождаемых современной наукой, допускающей плюрализм как сосуществование и диалог разных концепций и эквивалентных описаний, а также постмодернистских подходов, проникающих в различные сферы культуры, и в частности в эпистемологию» ^{[17, с. 201]}. Близость мысли к релятивизму может продемонстрировать и то, что уже в самом начале открытых отечественных дискуссий по проблематике плюрализма знаний, последнее сразу же поддержала солидная группа известных специалистов ^{[18, с. 378-379]}. В этом контексте признаваемая постнеклассической рациональностью ценностная основа любого знания выглядит направлением окончательного выбора плюрализма в противоположность монистической философско-научной рациональности. Проделанный в данной работе анализ заставляет, с одной стороны, расценить предшествующее предположение как изначально неадекватное, поскольку оно представляет собой попытку многоаспектную, структурно сложную проблему свести к некой нереальной, невозможной вообще однозначности. С другой стороны, позволяет, опираясь на разработанное широкое и узкое понимания знания, вывести (в определенном плане, гипотетически сконструировать) адекватное современному времени постнеклассическое определение знания. Начнем все с более полного представления релятивизма.

Среди разных видов релятивизма (некоторые специалисты называют более трехсот [см., 19, с. 41]) нужно особо выделять один, связанный с последним, абсолютным основанием знания (касается одного из трех отмечаемых нами базовых элементов знания в широком смысле). Исключительность этого «вида релятивизма» в том, что он ведет к появлению философского релятивизма как такового, актуализируя при этом еще целый ряд весьма значимых для отражения специфики релятивизма тем. Логика и проблематика здесь следующая. Требуется найти абсолютное знание (отражающее мир по его истине), относительно (опираясь на) которого человеческое знание могло получить такой же абсолютный статус. Оказывается, что получить такое знание невозможно (здесь релятивизм выступает в роли или принимает правоту агностицизма, утверждающего непознаваемость мира самого по себе). Закономерный вывод из этого: все наше знание, принципиально, относительно, а не абсолютно, что уравнивает все знания между собой (для скептиков в исходной неистинности, для софистов в возможности любому знанию быть истинной), в целом, отрицается какой-либо монизм в пользу абсолютного плюрализма.

Обозначенная здесь проблематика и сейчас является актуальным объектом критического преодоления. В частности еще раз актуализируется критика весьма значимого для релятивизма тезиса Протагора о «человеке, как мере всех вещей», путем указания на связанные с ним «нелепости», «в том числе и его самоотрицание» ^{[20, с. 74]}, поскольку утверждение истинности всех взглядов/знаний, ведет к истинности отрицания такой возможности. Подобная критическая работы выглядит предельно обоснованной, поскольку только таким образом теоретически основательно можно отстоять правомерность монистического подхода и формы знания. Предполагаем, что критика последней очевидности выступает основой формирования и началом точного понимания специфики постнеклассического представления о знании.

В общем плане, специфика постнеклассической трактовки знания определяется тем, что точкой отсчета здесь является не классический философский Абсолют – все существующее, а «Абсолютное», порождаемое самим человеком, а именно, создаваемая людьми, начиная с XV-XVII вв., модернистская цивилизация. Главной отличительной чертой этой формы цивилизационного развития (хорошо отражаемой в отечественной теории техногенной цивилизации) является нацеленность на использование науки и созданной на ее основе техники для обеспечения достойной (счастливой, свободной и т.п.) жизни людей. Именно, в русле развития модернистской цивилизации философская монистическая традиция трансформировалась и качественно усилилась в монистическую философскую рациональность (традицию), которая не на словах (как древняя философия), а на деле стала ведущим мировоззрением человечества. Но, по сути, модернистская цивилизация (проект Бэкона) создавалась не ради абстрактной цели укрепления монистической традиции, а для обеспечения достойной жизни людей. Применительно к исходно уникальным людям странно предполагать, что все они будут стандартно, монистически думать, чувствовать, желать, действовать. Поэтому наряду с развитием монистической тенденции в рамках модернистской цивилизации, объективно, будет развиваться и плюралистическая тенденция, связанная с реализацией уникальных жизненных проектов своих граждан.

Монистические и плюралистические тренды модернистской цивилизации определяют специфику всей ее жизнедеятельности. Известная распространенность и влиятельность релятивизма, объективно, свидетельствует о росте значимости плюралистической составляющей модернисткой цивилизации, соответственно или прямо функционально, уменьшение значимости монистической. Эти фундаментальные для модернистской цивилизации процесса выступают объективной основой для самого общего утверждения ценностной составляющей человеческого знания, что и делается/открывается в постнеклассической рациональности. На этой объективной основе раскрывается и принципиальное отношение постнеклассической трактовки знания к релятивизму. Здесь проделанное исследование показало, что постулируемая постнеклассической рациональностью неустранимая ценностная составляющая знания говорит не о торжестве релятивизма, а о реальном тесном переплетении в современной модернистской цивилизации монистических и плюралистических подходов к знанию.

Принципиальное раскрытие отношения релятивизма к постнеклассической трактовке знания уточним в следующих двух пунктах, сделав еще один шаг по пути более точного и глубокого понимания постнеклассической определенности знания. Во-первых, в рамках постнеклассического подхода к знанию не отрицается значимость классической критики релятивизма. Здесь только указывается, что в реальной жизни современной модернистской цивилизации множество людей будут придерживаться разных, взаимоисключающих представлений об одном и том же объекте, в одного и тоже время не только и не столько на основе метафизически выверенных позиций. В подавляющем числе случаев основой этого будет личностный уникальный опыт/знания, в частности, неповторимый опыт любви – «той смеси желания, нежности и интеллекта, что привязывает меня к данному конкретному существу» ^{[21, с. 64]}, не требующий никакого другого более весомого оправдания/основания. Во-вторых, общая закономерность возникновения и развития в современной модернистской цивилизации релятивистских, плюралистических тенденций не означает, что любые проявления релятивизма и плюрализма носят нормальный, запланированный для модернистской цивилизации характер. Необходимо подчеркнуть, что во многих случаях актуализация релятивизма в современном мире, связана с тем, что явно или неявно ответственные за существование модернисткой цивилизации не совсем понимают, что происходит и каковы дальнейшие перспективы развития. Ярчайшим примером на неопределенность будущего модернистской цивилизации является ее современной фактическое балансирование на грани человеческой и постчеловеческой жизни ^{[22; 23; 24; 25]}.

В идеале (норме) и в условиях монистически-плюралистического бытия модернистской цивилизации монистическая философско-научная рациональность/традиция (в виде общего сообщества философов и ученых) может оставаться ведущей формой мировоззрения человечества и основным производителем знания в узком смысле. Но вполне возможно и другое, в целом, релятивистское/плюралистическое функционирование модернистской цивилизации. В этом случае возобладает общее представление о принципиальной равноправности всех видов знания. Соответственно, важнейшие, мировоззренческие вопросы будут решаться обычным демократическим образом, количественным большинством. Не исключено, что даже в этих условиях научное знание будет восприниматься знанием как таковым, знанием в узком смысле. (Фактически, так должно быть всегда, поскольку от этого зависит само существование модернистской, техногенной цивилизации.) Но, скорее всего, это будет касаться узко профессионального научного знания, и даже в этих случаях (или тем более в этих случаях) не будет давать никаких мировоззренческих преференций.

Объективный выход и необходимость представления релятивного/плюралистического сценария будущего модернистской цивилизации можно считать одним из положительных примеров теоретической и практической ценности проведенного анализа специфики постнеклассической трактовки знания. Согласимся со многими в том, что реализация релятивистской модели модернистской цивилизации – открывающей возможность популистских, сиюминутных влияний на важнейшие мировоззренческие вопросы, выбор дальнейших принципиальных путей развития модернистской цивилизации – крайне нежелателен. Предположим, что одним из центральных рабочих направлений сохранения мировоззренческой значимости философии и науки является налаживание продуктивной коммуникации, «зон обмена» между философией, наукой и обществом, реальное подключение философов и ученых к разрешению конкретных жизненных проблем 26; 27; 28; 29]. Несомненно, дальнейшее углубление современную проблематику знания должно быть приобщено к перспективному и судьбоносному теоретико-практическому движению.

You can simply select and copy link from below text field.