The Phenomenon of Fear in Literature: Interpretation of Fernando Pessoa's The Book of Disquiet

Iakovleva Elena professor of the Department of Philosophy and Socio-Political Disciplines at Institute of Economics, Management and Law (Kazan) 420111, Russia, respublika Tatarstan, g. Kazan', ul. Moskovskaya, 42 mifoigra@mail.ru Other publications by this author

Страх как экзистенциал жизни личности, ее бытия-в-мире и бытия-с-другими, периодически попадает в фокус внимания исследователей различных областей знания, в том числе психологов, философов, культурологов, искусствоведов. Последние осуществляют попытку интерпретации страха в определенных произведениях искусства (например, готическом романе, триллере, хорроре, мистических жанрах), где экзистенциал и сопряженные с ним состояния, эмоции иллюстрируются посредством выразительных художественных средств (жеста, музыкального звука, слова, цвета). В произведениях искусства ситуации, связанные со страхом, преподносятся в эмоционально-чувственном ключе, что находит отклик у воспринимающих, дает импульс к размышлению и осознанию некоторых аспектов экзистенциала. Неслучайно страх, демонстрируемый в произведениях искусства, способствует более лучшему его пониманию (автором, исследователем, реципиентом).

К числу художественных произведений, раскрывающих довольно большую панораму состояний, вызванных страхом, можно отнести «Книгу непокоя» (1913-1934) португальского прозаика и поэта-философа Фернандо Пессоа (1888 – 1935) ^[1]. Она представляет собой автобиографичный сборник афористических высказываний главного героя Бернарду Соареша ^[2], являющегося альтернативной личностью писателя. Дело в том, что Фернандо Пессоа изобрел метод гетеронимии, подразумевающий издание произведения под другим именем ^{[3, 4]}. Благодаря гетерономии у Ф. Пессоа было около 136 имен, за которыми он скрывался, что делало его в глазах людей человеком загадочным и таинственным. Появление гетеронимии обусловлено страхом писателя, в том числе перед читателями и их реакцией на его произведения. Ф. Пессоа боялся процесса вынесения на суд публики своего художественного детища и переживал за его дальнейшую судьбу. Дело в том, что за внешним спокойствием португальский прозаик скрывал многочисленные страхи, проявлявшиеся в форме истерии. В одном из писем к другу А.К. Монтейру от 13 января 1935 г. Ф. Пессоа писал: «происхождение моих гетеронимов объясняется одной глубинной чертой, мне присущей, – склонностью к истерии… во мне истерия затрагивает в основном умственные аспекты, и все заканчивается тишиной и поэзией» ^[5]. Исходя из этого, можно предположить, что от истерии, вызванной страхом, Ф. Пессоа спасался посредством творческого процесса и гетеронимии, позволившей создавать alter ego писателя и прятаться за ним. Творчество и гетеронимия выступили в качестве личной арттерапии Ф. Пессоа, помогая уменьшить силу собственного страха и реализовать подавляемую энергию. В этом отношении страх в жизни португальского автора явил свою амбивалентность, демонстрируя «симпатическую антипатию и антипатическую симпатию» ^{[6, с. 14]}. С одной стороны, страх сделал пространства бытия-в-мире и бытия-с-другими Ф. Пессоа напряженными и истеричными, рождающими «неприятное ощущение или смущение, возникающее из представления о предстоящем зле, которое может погубить нас или причинить нам неприятность» ^[7]. Но, согласно М. Хайдеггеру, онтологический страх, исходящий ниоткуда и сопровождающий бытие-в-мире и бытие-с-другими, дает понять личности ее подлинное существование, поворачивая к самому себе и помогая раскрыть собственные возможности ^{[8, с. 53-54]}. Поэтому, с другой стороны, страх, мобилизуя Ф. Пессоа и стимулируя его интеллектуальную деятельность, способствует раскрытию творческих потенций.

Возвращаясь к «Книге непокоя» португальского автора, обратим на особенность гетеронимии в ней. Ф. Пессоа использует метод полугетеронимии: о своем авторстве он заявил открыто, но описание собственного состояния, сугубо личные переживания и невеселые размышления о бытии передал главному герою – лиссабонскому помощнику бухгалтера Бернарду Соарешу. Именно Бернарду Соареша можно назвать двойником Фернандо Пессоа. На довольно тесную связь автора и героя указывает следующая деталь. Имя Бернарду Соареша образовано в результате языковой игры: Fernando и Bernardo отличаются только двумя буквами, а фамилия Соареш является анаграммой Пессоа (Pessoa – Soares). В письме Ф. Пессоа к А.К. Монтейру от 13 января 1935 г. находим следующую характеристику Бернарду Соарешу: «это полугетероним, так как, не обладая моей личностью, не обладает и отличной от моей, но, скорее, ею, но искалеченной. Это я – минус разум и чувствительность» ^[5]. Фиксация жизни в ситуации страха и автобиографичность делает «Книгу непокоя» португальского автора полифоничной: в ней демонстрируется бытие-в-мире и бытие-с-другими двух личностей – реальной/автор и вымышленной/Бернарду Соареша, что делает невозможным «признавать один из многочисленных "голосов" главным» ^{[9, с. 6]} и даже провести различие между ними. Неслучайно Ф. Пессоа не только в своих письмах к друзьям, но и в «Книге непокоя» периодически задавался вопросом непонимания того, где он, а где его полугетероним, реальный вымысел/вымышленная реальность, кто из них действительно существует? Интересно заметить, в переводе с португальского фамилия Пессоа переводится как (реальная/вымышленная) персона, а Октавио Пас считал, что точным переводом фамилии будет личина, выдумка, никто ^[10].

Собственным страхом и творческим методом гетеронимии, предполагающим скрывание за масками, португальский прозаик и поэт Ф. Пессоа наглядно продемонстрировал ситуацию Смерти Автора, что дало ему иллюзию преодоления страха смерти в творчестве, а читатели получили уникальную возможность свободно интерпретировать текст. Обратим внимание еще на один факт. Оставленный самим автором вариант «Книги непокоя», состоящий из трехсот (нередко незаконченных) фрагментов, оказался не пригодным для публикации. Сегодня каждое новое переиздание книги представляет собой один из вариантов текста автора ввиду того, что филологи и переводчики, выбирая определенный набор фрагментов, по-разному компонуют из них произведение. Отсутствие окончательного варианта книги и ее многочисленные версии изданий свидетельствуют об игровой ситуации, в которой (из-за страха) идея и концепция автора оказываются открытыми, вариативными, привлекая филологов, переводчиков, издателей, читателей к сотворчеству. И в этом заключается беспокойность бытия самой книги, имеющей множество редакций и пока ни одной окончательной.

Считается, что источником для вдохновения и написания произведения стало услышанное писателем 20 января 1913 году слово desassossego/непокой. Произнесенное слово стало своеобразным откровением для Ф. Пессоа, неожиданно раскрыв громаднейшую территорию обитания беспокойства в душе индивида. Точность даты определена записями Ф. Пессоа: именно в этот день он написал стихотворение «Dobre», которое одновременно можно перевести как «погребальный звон» и «удвоенный»:

Сердце, верный спутник мой,

На ладони предо мной.

На него взглянул, дивясь,

как на лист, где жилок вязь.

С ужасом взглянул – смотреть

Так бы мог познавший смерть,

Тот, кого томит тревогой

Лишь мечта, а жизнь – немного.

На оборотой стороне листа со стихотворением португальский мастер слова сделал большими буквами пометку «O titulo Desassossego»/«Название Непокой», которое впоследствии стало заглавием «Книги непокоя», характеризуемой как «проза поэта» или «поэзия в прозе». Выбор Ф. Пессоа прозаического стиля изложения не случаен. Проза позволяет свободно передавать ощущения, облекаемые в размышления, и вводить в них поэтические ритмы, оказываясь вне их: «случайный поэтический ритм, включаясь в прозу, не стесняет ее, тогда как случайный прозаический ритм, включенный в стихотворение, заставляет его спотыкаться» ^[11].

В «Книге непокоя» Ф. Пессоа реализовал замысел описания одного душевного состоянии, показав с различных сторон и пытаясь проникнуть в основание испытываемых ощущений посредством дневниковых записей. По мысли писателя, ощущения и чувства являются источником истины и знаний о бытии. Данная идея легла в основу придуманного им философского учения – сенсационизма, в котором Ф. Пессоа попытался объединить культуру, литературу и философию: «наши ощущения остаются нашей единственной "реальностью", реальностью, "реально" обладающей здесь какой-то ценностью» ^{[1, с. 445]}. Как утверждал поэт-философ, «истина существует внутри моих ощущений» ^{[1, с. 444]}, поэтому метафизический смыл бытия личности заключается в поиске истины в ситуациях, вызывающих интенсивные состояния и потрясения, разнообразно окрашенные чувствами. Индивид, эмоционально проживая ситуацию, должен воспринять ее, понять смысл, соединить с прошлым опытом, осуществляя все это в контексте собственной духовной жизни. Отметим, бытие личности сопровождается страхом и его переживанием. Страх лежит в сердцевине жизни индивида, оказываясь источником ее напряженно-тревожных состояний, поисков, метаний, забытья. Несмотря на огромное количество негативных эмоций, вызываемых страхом, тем не менее, он способствует проникновению не только в суть бытия, но и собственного Я. Страх либо делает личность дисциплинированной, действенной, опытной и мудрой, либо раздавливает под своим мощным прессом, превращая ее бытие в трагическую безысходность.

Согласно нашей интерпретации, непокой, вызывающий постоянные тревоги, волнения, заботы, опасения и неуверенности, связан со страхом. Именно страх оказывается «глобальным концептом всего произведения, становясь его объединяющим фактором», а носителем концепта выступает языковая личность автора и его полугетеронима ^{[12, с. 18]}. Отметим, написание книги и передача всей палитры душевных состояний, вызываемых страхом, самого автора привели в состояние «глубокой и спокойной депрессии» «на уровне "Книги непокоя"», о чем он сообщил в письме португальскому поэту А. Кортешу-Родригешу в 1914 г. ^{[1, с. 439]}.

О процессе работы над книгой у самого Ф. Пессоа находим следующие заметки: «я выстроил… в тиши моего непокоя эту странную книгу», собрав мимолетные мгновенья и выткав из них вечность и оцепенение, где п(р)оявляются «башни Молчания моих тревог», «река болезненного Несовершенства», «пейзаж Отчуждения и Заброшенности» ^{[1, с. 405]}. Одна из сложнейших, извилистых, задач автора заключалась в адекватном описании и анализе непокоя, чтобы читателям передалась многогранная тревожность состояния и они ощущали ее на протяжении всего чтения. Как заметил португальский писатель, «искусство состоит в том, чтобы дать другим почувствовать то, что чувствуем мы», а «я хочу, чтоб прочтение этой книги оставило у вас впечатление тоски, переливающейся в сладострастный кошмар» ^{[1, с. 208, 174]}.

Адекватная передача эмоциональных состояний, в том числе связанных со страхом, оказывается довольно сложной задачей для любого автора. Сам Ф. Пессоа по этому поводу иронично констатировал: «то, что я чувствую, в настоящей сущности, в которой я это чувствую, совершенно непередаваемо; и чем глубже я это чувствую, тем менее это передаваемо» ^{[1, с. 208]}. Более того, описание экзистенциалов человеческого бытия связано с интроспекцией, помогающей к процессу познания себя, своих ощущений и переживаний, подключить рефлексию, а потом описать их, выстраивая феноменологическую картину состояния страха. Но, характеризуя личные состояния, автор рискует создать не универсальную, а субъективную картину, которая окажется для многих читателей непонятной/чуждой. Преодолеть данное противоречие оказывается невозможным. Тем не менее, Фернандо Пессоа осуществляет попытку универсализации субъективного состояния посредством искусства, обращаясь к литературе, где возможна игра формами и языковыми средствами. Художественные (в том числе, символические и метафорические) описания страха, представленные в качестве потока сознания, оказываются фрагментарными, обрывочными, незаконченными, логически несвязанными, но при этом достаточно цельными. В данных фрагментах, пронизанных пульсом жизни и ее замиранием, передается ощущение страха, его нагнетание и проживание внутри него с позиций одного человека (героя/автора, между которыми стоит знак равенства).

В своем автобиографическом произведении Ф. Пессоа демонстрирует, что в бытии личности страх бесконечен: на смену одному приходит другой. Вспомним С. Кьеркегора, утверждавшего, что «тот, кто освободился от греха, испытывает страх перед новым падением» ^{[6, с. 16]}. У Ф. Пессоа иногда несколько неосознаваемых страхов (грозовой тучей) накрывают индивида. И не обязательно, что личность побеждает их: «каждый шаг в моей жизни был соприкосновением с ужасом Нового», «настолько жизнь пугает и мучает меня» ^{[1, с. 360]}. Как справедливо замечает герой/автор, в жизни человека страхи имеют разные лики, накапливаются, дремлют и активизируются. Они то наступают, то отступают, выжидая подходящего момента для атаки. В одних ситуациях индивид может победить их, в других – оказывается побежденным ими. Ситуацию постоянного жизненного напряжения, наплыва тревожных состояний и часов затишья, связанных с отступлением или временным укрытием страха в жизни героя, Ф. Пессоа передал стилистикой текста, отличающейся логической несвязностью в описании подавленных состояний, чередующихся с экзальтированной мечтательностью.

«Сокровенный страх» внушает все в бытии, в том числе «жесты, которые нужно обозначить», «слова, которые нужно произнести» ^{[1, с. 260]}. Из-за вечного страха, рождающего тревогу и беспокойство, жизнь Бернарду Соареша/Фернандо Пессоа подобна запутанному клубку, у которого потерялась катушка. Его существование складывается из дней-зигзагов, болезненных интервалов, дождей, сопровождающихся громом и молнией, ночей-скитаний. Подобное жизненное путешествие – не лучший эксперимент, демонстрирующий «колебание между восклицанием и вопросом», заставляя сомневаться во всем, что привносит в бытие множество неудобств ^{[1, с. 285]}. Из-за постоянного присутствия страха и его ощущения герой/автор мечется в собственном бытии. Он понимает реальность существования антиномий и невозможность выбора между ними, что привносит дополнительную напряженность в жизнь с ее неразрешимыми вопросами/ситуациями, которые ставят в тупик. Усугубляет ситуацию не утихающая боль. Страх приводит к постоянному ощущению боли («боли человека, чувствующего себя заточенным в жизни, частью которой он является» ^{[1, с. 313]}), заставляющей страдать: «я существую и страдаю и даже не могу представить себя полностью вне моего ощущения страдания» ^{[1, с. 312]}.

Как мы писали, страх может не только возвышать личность в ее (нередко иллюзорной) победе над ним, но и делать повергнутой, помогая отшлифовать «навыки разочарования в себе» ^{[1, с. 225]} и не давая сил восстановиться. Именно второй вид страха оказывается преобладающим в жизни Бернарду Соареша/Фернандо Пессоа. Для него страх, сопровождаемый тревогой, тоской, горечью и даже отвращением, оказывается «известием о конце», удушающим жизнь, что парализует метафизическую энергию и действия героя/автора. Данная ситуация делает пространства бытия неспокойными, заставляя Бернарду Соареша/Фернандо Пессоа постоянно быть в обороне, что изматывает его, делает усталым и переводит существование в состояние полудремы. Под давлением страха у героя/автора создается впечатления обреченности любого действия на неудачу. Страх и жизнь в непокое приводят к безысходности, в которой безумно что-либо утверждать: здесь вера оборачивается «болезнью», счастье оказывается позором и все «отдает той грустью, коей является земля» ^{[1, с. 277]}. Жизнь ежедневно покидает человека на один день, и с подобным ощущением герой существует, демонстрируя бездейственный пессимизм и ожидание собственной смерти.

Жизнь в страхе, погружающего личность в состояние и ощущение хаоса, заставляет почувствовать ужас к жизни и обучает умению ждать Смерть ^{[1, с. 314, 319]}. Как с иронией произносит герой/автор, «я наслаждаюсь без горечи нелепым осознанием того, что я – ничто, в котором предвкушаю смерть и угасание» ^{[1, с. 348]}. Поворот личности, находящейся во власти страха, к подлинному бытию заставляет осознать: существование заключается в бытии-к-смерти ^{[8, с. 53-54]}. Страх как неясная боль постоянно терзает Бернарду Соареша/Фернандо Пессоа, принося ощущение неудовольствия от жизни, переполненной часами пустого несовершенства. Такое существование как пребывание при жизни доводит личность до дисгармоничного состояния, что начинает ее ослаблять и опустошать. Герой/автор чувствует вкус нежелания жизни, а саму жизнь трактует как «мертвый промежуток между Смертью и Смертью» ^{[1, с. 409]}. По его мнению, все живое постоянно превращается в иное, отрицая себя и «увиливая от жизни», каждый новый день несет смерть вчерашнему ^{[1, с. 409]}.

Перманентное состояние ожидания смерти и страх перед ней неожиданно оборачиваются смягчением ситуации. Бернарду Соареша/Фернандо Пессоа умозаключает, что «не стоит предчувствовать, не зная» ^{[1, с. 299]}, потому что смерть есть Тайна. Данное положение уменьшает давление страха. Более того, ощущение себя Ничто, пустотой, безличным созданием, «иллюзией другого», «эхом своего собственного бытия» приводит героя/автора к ироничному выводу: «у нас не было жизни, которую бы Смерти нужно было убить» ^{[1, с. 375]}. Данное положение влечет за собой и определенный оптимизм в отношении иллюзорности страхов: «разве на самом деле не абсурдны и не никчемны все наши страхи, вся наша ненависть и вся наша любовь?» ^{[1, с. 376]}.

Еще одним вариантом облегчения ситуации Бернарду Соареша/Фернандо Пессоа, вызванной страхом, оказывается отчуждение. Страх заставляет героя/автора отчуждаться от жизни («я отвязываю от себя жизнь и бросаю ее, словно костюм, который жмет»), что делает его пространства бытия холодными: «все в моей жизни – сырые пещеры и катакомбы без света» ^{[1, с. 362, 361]}. Именно отчуждение оказывается единственным действием, на которое отваживается в своей жизни в пучине страха Бернарду Соареша/Фернандо Пессоа. Эпизоды отстраненности позволили ему приобрести «брезгливость трансцендентальной честности» ^{[1, с. 295]}. Закрепив ее в сознании, герой/автор перестал «поддерживать сильно обостренные отношения с осязаемым миром» и получил «возможность отличать то выражение, которое есть у вещей, от того выражения, что им навязывается» ^{[1, с. 295, 346]}.

Как было отмечено, автобиографичная «Книга непокоя» создавалась на протяжении двадцати с лишним лет. За это время герой/автор приобрел колоссальный опыт жизни в страхе и усталость от него, что трансформировало его мироощущение и мировосприятие, приведя к пессимизму: «я во всем потерпел крах», «меня тяготит вся моя мертвая жизнь» ^{[1, с. 361, 362]}. Несмотря на всеохватный страх, приводящий к непокою, тревоге, напряжению, метаниям, боли, отчуждению, Бернарду Соареша/Фернандо Пессоа стремиться «приспособиться к этим условиям» судьбы, проявляя «некоторую интеллектуальную смелость» и принимая все «без возмущения, без смирения, без какого-либо жеста или намека на жест» ^{[1, с. 428]}.

В заключении нашей интерпретации выделим следующие моменты. Фернандо Пессоа на протяжении длительного времени фиксировал собственные метафизические состояния, связанные со страхом, собрав их в «Книгу непокоя». Экзистенциальный страх, в том числе перед Я и собственным творчеством, вверг Ф. Пессоа в игровую стихию со сменой масок, что значительно расширило горизонты его бытия, помогло прожить посредством гетеронимов/полугетеронимов несколько (реально-художественных/художественно-реальных) жизней, с разных ракурсов посмотреть на мир и проблемы метафизики личности. Проживание (реальной/фантазийной) истории в роли литературного Другого помогло выйти за рамки жизненного опыта Я, способствовало смене оптики миропонимания, что придало философскую глубину и символическую многогранность его текстам.

Равнозначность Фернандо Пессоа и его героя Бернарду Соареша в «Книге непокоя» привел к исчезновению границ между Я и Другим. Художественно переданное состояние страха, глубина его описания способствовали стиранию грани между искусством и философией жизни. Затрагивая фундаментальные вопросы бытия человека (бытия-в-мире, бытия-с-другими) и осуществляя попытку проникнуть в суть экзистенции, Ф. Пессоа посредством своего героя-полугетеронима Бернарду Соареша разворачивает реальную панораму повседневности личности, в которой протекает (невидимая) духовная жизнь. Страх оказывается многогранным состоянием, получающим импульсы для своего проявления как извне, так и изнутри. Его постоянное присутствие и (сильное/умеренное/слабое) давление приводит героя/автора к пассивному принятию сложившегося положения дел, отчуждению от реальности и пассивному ожиданию смерти. Усиливает художественный эффект афористичность, недосказанность и обрывочность мыслей, передающих нелинейность экзистенциальных состояний. Благодаря этому происходит (мгновенное/постепенное) вживание в текст реципиентов, погружающихся в атмосферу страха и находящих созвучные их жизни моменты. Афористичная незаконченность и появление множества смыслов позволяют читателю превращаться в игрока-интерпретатора, включая ассоциативность мышления, рефлексируя над собственной жизнью, ведя напряженный диалог с героем/автором, высказывая собственные суждения, рождая собственное понимание страха и творя субъективные смыслы.

You can simply select and copy link from below text field.