Sociocultural aspect of female corporeality

Churkina Nataliya Anatol'evna PhD in Philosophy Docent, the department of Sociology, Political Science and Psychology, Siberian State University of Telecommunications and Informatics 630102, Russia, Novosibirskaya oblast', g. Novosibirsk, ul. B.bogatkova, 51, of. 462 nb1468@ngs.ru Other publications by this author

В современном социокультурном знании утвердилось представление о телесном и духовном единстве человека. По мнению исследователей, «тело и сознание неразделимы, а поиск их сущности не должен происходить за счет ущемления одного из начал. Оба начала выражают полноту мира. Они есть, а исключение хотя бы одного – это ущемление и другого начала, ущемление полноты мира» ^{[1, с. 121]}.

О корреляции между телесностью и мышлением человека говорили уже А. Шопенгауэр и Ф. Ницше. Попытку объединить сознательное и телесное начала предпринял М. Мерло-Понти, в философии которого человеческое тело – существенная составляющая человеческой природы, без которой невозможно понять сущность человека.

В современной науке большое значение имеет так называемый телесный подход, в рамках которого внимание исследователей сосредоточивается на телесной организации познающего существа, так как то, что познается и как познается зависит от телесности познающего и его конкретных функциональных особенностей. Исследования представителей данного направления (У. Матурана и Ф. Варела, Дж. Лакофф, Ю. М. Шилков и др.) ^{[9, 6, 14]} показывают, что тело – как единство мозга, сознания, физических и культурно-исторических характеристик – производит изменения в окружающем мире через собственные проявления, а не просто «обрабатывает» информацию из внешнего мира, репрезентируя ее в символических структурах.

Мышление тела исследует немецкий философ Д. Кампер, по мнению которого, телесность человека обусловливает особенности восприятия и оценки окружающего мира и самого человека, определяет способ человеческого мышления и оказывает значительное влияние на поведение человека ^[5].

Тело – совокупность физиологических и анатомических элементов, которые свойственны конкретному человеку и играют огромную роль в его индивидуальной жизни. Однако тело человека нельзя рассматривать как исключительно природный объект. Благодаря влиянию культуры и социума человеческое тело обретает символическую смысловую определенность.

Телесность человека играет значительную роль в его идентификации. В. Хесле, говоря об основаниях идентичности, отмечает важность представлений человека о своем теле: «Тело может выразить – даже лучше чем сознательные ментальные акты – сокровенные измерения человеческой идентичности» ^{[11, с 113]}.

Рассматривая телесность как основание идентичности человека, необходимо иметь в виду амбивалентность телесности. Тело может рассматриваться:

§ как природный объект,

§ как социокультурный объект.

Тело человека с точки зрения обусловленности природным фактором – это прежде всего органическое образование, зависимое от определенных условий и потребностей (еда, сон, тепло и пр.), которые человек может игнорировать только до определенного предела, за которым наступает физическая смерть.

Особое значение имеет проблема тождества человека своему телу в аспекте его половой определенности. Например, такой порок развития половой системы как гермафродитизм вызывает значительный психологический дискомфорт для индивида и его окружения. Г. Гарфинкель, изучая так называемый «случай Агнесс», описывал особенности идентичности людей, добившихся смены пола в связи с серьезными анатомическими нарушениями ^[4]. Таким образом, природный аспект телесности имеет особое значение для принятия человеком себя в качестве мужчины или женщины.

С точки зрения социокультурного аспекта оценки телесности человек осмысливает себя как прежде всего носитель определенной системы ценностей. Понимание и принятие своей телесности позволяет человеку понять свое «Я», а также выступает основанием оценки других индивидов.

Гендерные различия выступают важнейшей характеристикой человеческой телесности, в соответствии с которыми индивид определяется как мужчина или женщина.

У человека формируется:

§ автономная телесная идентичность, то есть понимание себя и своей телесности с точки зрения своего пола;

§ гетерономная телесная идентичность, то есть осмысление своей телесности с позиции представлений другого пола.

Представления о своей телесности крайне важны для осознания своего «Я», идентификации себя как представителя мужского или женского пола, понимания отношения к своему «Я» других индивидов. Телесная идентичность осуществляется в рамках ментальных границ, определяющих особенности «Я» и «Другого» как представителей пола. «Я» человека раскрывается в его субъектности и выражается в его активной позиции по отношению к окружающему миру и другим людям.

Субъектность человека определяет его деятельность, направленную на преобразование окружающей действительности и самого человека. В то же время субъектность человека ограничивает его возможность познания самого себя. «В едином мире познания я не могу поместить себя как единственное я-для-себя в противоположность всем без исключения остальным людям, прошлым, настоящим и будущим, как другим для меня; напротив, я знаю, что я такой же ограниченный человек, как и все другие, и что всякий другой существенно переживает себя изнутри, принципиально не воплощаясь для себя самого в свою внешнюю выраженность», – отмечает М. М. Бахтин ^{[2, с. 63]}.

Это значит, что осознание своего места в мире и социуме происходит только в соотношении с «Другим». «Другой» обладает характеристиками, которые представляют собой что-то, принципиально отличное от «Я».

В условиях патриархата основой понимания мира и человека выступает андроцентризм – мировоззрение, в основе которого лежит представление о маскулинности как о норме, определяющей специфику общественного устройства. Соответственно сущность «Я» соотносится, в первую очередь, с мужским образом жизни и мужскими качествами. «Другой», соответственно, представляет собой нечто принципиально иное и соотносится с феминностью. Такое противопоставление приводило к своего рода противостоянию. Как отмечает А. С. Чупров: «“война полов” проходит через всю историю культуры и не знает перемирия. Это не только неразрывность любви и ненависти в эмоциональных взаимоотношениях мужчины и женщины. Со времени возникновения цивилизации как ступени в истории человечества “война полов” — это еще и борьба между мужчинами и женщинами за лидерство, права и свободы вплоть до прав “амазонок” и нынешних однополых браков иметь и воспитывать детей» ^{[13, c. 97]}.

Особенности телесности не просто рефлексируются представителями пола, но получают символическое закрепление в гендерной ментальности и служат маркерами отношения к себе и другим.

В каждом обществе вырабатываются свои представления о телесности и телесные практики, которые отражают, с одной стороны, допустимое и возможное, а с другой – запрещенное и неестественное в данной культуре. На основе таких представлений и телесных практик вырабатывается система символов, определяющих смысл телесной идентичности.

Также телесность выступает в качестве своеобразного «зеркала» для отображения сущности идеального субъекта, то есть такого субъекта, с которым мы хотели бы себя соотнести.

Телесность представителей пола выражается функционально и проявляется прежде всего в репродуктивной и сексуальной сферах. Представления человека о себе как субъекте и объекте сексуальных отношений, а также представления о материнстве и отцовстве являются одними из наиболее актуальных и значимых в его жизни.

Уже в древности особенности женской телесности определялись в первую очередь с точки зрения реализации репродуктивной функции.

В структуре традиционной женской ментальности ценности материнства располагались на вершине ценностной иерархии, поэтому женская идентификация во многом была связана с материнством. Выполняя функции матери, женщина осмысливала себя как представительница пола, потому что именно ее способность к деторождению определяла ее ценность и статус в обществе. По словам Ж. Липовецкого, в древности женщину, признанную бесплодной, настоящей женщиной не считали: таковой она могла стать только после рождения ребенка ^{[7, с. 150]}.

Трансформация общественных ценностей, которая отражала «быстрый рост значимости личностных ценностей, узаконивание наемного женского труда, контроль над рождаемостью» ^{[7, с. 199]}, привела к ослаблению значимости материнства. В современном обществе появляются такие явления как добровольная бездетность и «сожаление о материнстве», которое испытывают женщины, родившие детей, но не получающие в связи с этим положительных эмоции ^[3].

Тем не менее ценности материнства в общественном сознании остаются первостепенными, а негативные чувства относительно рождения детей рассматриваются как девиантные. По мнению

М. А. Бичаровой, «современные матери страдают от традиционного образа матери, укоренившегося в нашем сознании» ^{[3, с. 207]}. Таким образом, стереотипы, приписывающие женщине в первую очередь быть матерью, по-прежнему определяют ее мировоззрение и систему ценностей.

Стандарты, на основе которых оценивается окружающий мир и сам человек, не являются гендерно индифферентными. Об этом говорит К. Хорни, цитируя Г. Зиммеля: «Искусство, патриотизм, мораль вообще и социальные идеи в частности, справедливость в ее обыденном понимании и объективность научных теорий, энергия и глубина жизни — все эти категории по своей сути и содержанию принадлежат человечеству в целом. Но по своему реальному историческому наполнению – они мужские насквозь» ^[12]. Так, в Древней Греции телесная красота мужчин была предпочтительнее женской. Лишь в эпоху Возрождения женский пол был признан прекрасным, а женская красота получила высокую оценку поэтов, художников, мыслителей и пр.

По словам Д. В. Погонцевой, «феномен “женская красота” является по своей природе социо-культурным, его трактовки менялись в зависимости от статуса женщины в обществе, от существующих в определенную эпоху гендерных отношений» ^[10].

Признание совершенства женского пола, тем не менее, не ограничило мужского доминирования в обществе. Контроль над женской телесностью все так же принадлежал преимущественно мужчине. Контроль осуществлялся не только физически, но и посредством акта смотрения. Смотрение рассматривается как привилегированный акт, преимущество, которое было доступно исключительно мужчинам. Феномен «мужского взгляда» исследовала Л. Малви, которая связывала мужской визуальный контроль с превращением женщины в объект мужского влияния ^[8].

Посредством смотрения осуществлялась объективация женщины, соотношение ее с «другим»: образ женщины уже с древности интерпретируется как товар.

Традиционно женщина определяет свою субъективность через смирение и подчинение мужчине. Даже современные экономически независимые женщины принимают как данность необходимость своего соответствия нормам маскулинной эстетики.

С древности женщины определялись в качестве объекта, которым можно было владеть, который можно было трансформировать, менять в соответствии с мужскими желаниями. Ценность объекта зависела в первую очередь от физических данных – красоты, плодовитости, здоровья и пр. Духовное развитие, образованность женщин были вторичны и даже нежелательны. Мужчина задавал критерии, на основании которых происходило оценивание объекта.

В современном мире женское тело по-прежнему во многом рассматривается сугубо утилитарно, с точки зрения сексуального удовлетворения (реклама, порнография, проституция) и репродуктивных функций (деторождение, суррогатное материнство).

Подобная ограниченная оценка женской телесности оказывает достаточно значительное влияние на женскую самоидентификацию, во многом делая ее негативной. Женщина соотносит представления о себе с мужской, то есть доминирующей позицией и даже гиперболизирует мужскую оценку своей внешности. Это приводит к формированию аутоагрессивного женского поведения в стремлении достичь некого идеала. Практики телесных трансформаций, подчас крайне болезненных и негативных по своим последствиям для здоровья, в основном относятся к стратегиям поведения женщин. Подобное самоограничивающее поведение также указывает на то, что у женщин во многом сохраняется стратегия поведения, в соответствии с которой у нее доминирует стремление нравиться мужчине и быть максимально привлекательной для него. Ш. Джеффрис предлагает подвергнуть практики красоты проверке на предмет их политической роли в поддержании мужского господства ^[15].

Телесность выступает одной из ведущих ценностей в женской ментальности и играет важнейшую роль при формировании гендерной идентичности женщин.

Перед современной женщиной стоит задача – выработать осознанное отношение к своему телу, преодолеть негативизм и отчужденность по отношению к телесным несовершенствам и осуществлять оценку себя не с позиции Другого, то есть мужчины, а в первую очередь с точки зрения собственных объективных потребностей.

You can simply select and copy link from below text field.