The image of Tygyn in Yakut culture: problems of preservation and maintenance

Акутальность. Тыгын – историческая личность, выдающийся средневековый правитель якутского народа. По популярности он был равен персонажам из якутских сказок и эпоса олонхо, хотя это был реальный человек, живший во второй половине XVI - первой трети XVII в.

Этот образ прочно вошел в историю и культуру народа. Спустя века он не перестает быть источником народного уважения и творческого вдохновения. Сказители вплоть до XX в. воспевали величие власти, богатырские способности и мудрость хангаласского дархана (почетный титул у ряда тюрко-монгольских народов). В годы революционных потрясений и гражданской войны представители якутской интеллигенции (музыкант А.В. Скрябин, писатель А.И. Софронов-Алампа) обращались к образу Тыгына с целью поднять дух народа ^{[8, с.31]}.

В советское время, в виду неприятия его классового происхождения, в угоду официальной политике существовал негласный запрет на упоминание имени главного якутского тойона-феодала, но якутский народ на забыл своего героя. Память о нем продолжала сохраняться. Краеведы публиковали статьи и заметки о «якутском царе» ^[3]. Имя Тыгына в те годыпрочно связывалось с проявлениями якутского «национализма». Писатели, осмеливавшиеся обращаться к теме Тыгына, попадали под огонь официальной идеологии и подвергались критике, вспомним нелегкую судьбу пьесы И. Гоголева-Кындыл, посвященную им в 1960-е гг. освещению событий, связанных с Тыгыном и его эпохой. Писатель был вынужден многократно переделывать свое произведение – существует несколько его редакций.

В период перестройки образ Тыгына актуализировался, вернулся из забвения и приобрел новые знаковые черты. В годы объявления суверенитета Якутии Тыгын стал осмысливаться как прародитель национальной государственности. Такая оценка его жизни и деятельности прозвучала в речах первого президента республики М.Е. Николаева. Были созданы поэтические и музыкальные произведения, посвященные властному хангаласскому правителю. Увидел свет роман В.С. Яковлева-Далана «Тыгын Дархан», который вызвал широкий резонанс. В текушем году на экраны кинотеатров выходит фильм Н.И. Аржакова, снятый по мотивам романа. Среди ученых начались дискуссии и стали проводиться специальные исследования. Имя Тыгына нередко используется для продвижения ряда якутских брендов в деловой сфере: в названии столичного ресторана, в маркировке некоторых товаров и пр. Почему фигура Тыгына столь популярна и в чем причина устойчивости образа Тыгына в культуре якутского народа и в наши дни? Поиск ответа на данный вопрос является целью данной статьи. Рассмотрим как решался данный вопрос в историографии.

Если ранее к теме Тыгына обращались с точки зрения его классовой роли или с целью определения его места в политическом развитии народа (Г.В. Ксенофонтов, А.П. Окладников, Г.П. Башарин и др.), то в постсоветский период впервые стали появляться работы, интерпретирующие его образ в качестве символа нации ^{[5; 7]}. Автор этих работ впервые стал рассматривать образ Тыгына как символический в аспекте национального развития народа. Исследования были продолжены в различных других аспектах. Исследователи постсоветского времени в попытках объяснить феномен Тыгына старались интерпретировать фольклорные сведения о Тыгыне с позииций соотнесения их с русскими источниками XVII в. Поскольку реально живший к приходу русских кангаласский князь Тынин, как кажется, при первом ознакомлении с документами не обладал столь же значительной властью как его фольклорный прообраз, предпринимаются попытки объяснить это несоответствие и причины возвеличивания Тыгына. Так, в работах В.В. Ушницкого осуществляется поиск прототипов Тыгына, среди которых он видит не только якутских князцов Откурая, Челая, Мымака, Джеллика, но также и русских атаманов и воевод, живших в XVII столетии. ^{[31, с.181-182]}. По его мнению, "сама фигура Тыгына как главного деятеля "эпохи войн" прямо связана с XVII в., с формированием феодального класса у якутов и с ростом их самосознания как "якутской элиты" ^{[32, с.43]}. Отдавая должное приоритету автора в обращении к образу Тыгына в качестве проявлений некоторых архетипов: Мудреца, Искателя, Праведника, Жертвы, следует отметить некорректность В.В. Ушницкого в сопоставлении несоразмерных величин, а также в обращении с источниками. Так, он пишет, что в качестве цели статьи выступает желание изучить соответствие фольклорных сюжетов о Тыгыне письменным источникам XVII в. Но, как известно, в русских документах того времени кангаласский князь прямо упоминается лишь однажды, а во второй раз лишь косвенно, следовательно, заявленная цель лишена смысла. Следовательно, утверждать, что сформировавшаяся якутская элита, а также представители региональной администрации Русского государства стали источником становления образа Тыгына не представляется объективно возможным. Лишено достоверности указание на корреляцию фольклорных сведений конфликта между бетунскими и нахарскими якутами, а также нападение сыновей Тыгына на хоринцев, с одной стороны, и фактами из русских документов XVII в. - с другой. Эпизод участия намского князя Мымака в качестве руководителя восстаний 1630-х гг. в своей время ошибочно попал в историографию именно по вине упоминаемых данным исследователем С.А. Новгородова и О.В. Ионовой из-за некритичного прочтения вторичных источников (в частности, И. Фишера). Вопрос о Джеллике в качестве руководителя восстания 1682 г. вообще выходит за рамки историчности. Нигде в документах XVII в. человек с таким именем не упоминается. Единственным источником здесь выступает рукопись середины XIX в. якутского купца И. Москвина, происхождение и достоверность которой находится под вопросом. Если бы происхождение величественного образа Тыгына основывалось только на идеологии элиты и домысливании в порусскую эпоху значение его непременно снизилось и ушло в прошлое как исчез правящий слой якутского общества после революции 1917 г. и гражданской войны. Причины устойчивости образа Тыгына, прежде всего, в испостаси властного правителя в представлениях якутов, по-видимому, гораздо глубже и коренятся в архетипических пластах якутской культуры.

Как показывает общая тенденция историографии, в этот период обращение к теме Тыгына в основном связано с изучением политической культуры якутов. На протяжении ряда лет Тыгын исследуется О.А. Парфеновой как архетип политического сознания якутов 2 ^{[24, с.55-62; 26, с.9;]}. "Являясь ценностной константой этнической картины мира эта парадигам не утратила своей актуальности и при ее разрушении" , - пишет автор. Тем не менее, как показывают факты данная парадигма не была разрушена. Иначе трудно объяснить, что, как признает сам автор, вплоть до 1970-х гг. в народе бытовали легенды о Тыгыне. Кроме того, и выход публикаций якутских краеведов несмотря на негласный запрет, и произведения драматургов, посвященные Тыгыну, говорят об обратном, - о сохранении комплекса представлений о нем практически до наших дней. Сложно согласиться также и с утверждением, что имя Тыгына "не использовалось в политических целях, а независимо присутствовало в сознании народа" ^{[26, с.18]}. Действительно, XX в. стал периодом, когда Тыгын политический как никогда актуализировался по понятным причинам, названным исследователем. Но также верно, что якутская элита XIX в. живо сохраняла память о Тыгыне как о своем властном предке, который встретил первых русских и первым завязал с ними отношения.

В близком к рассматриваемой проблематике аспекте стоят публикации Н.С. Шкурко об интепретации социальной памяти в политических мифах, а также о роли последних в создании имиджа регионального лидера современной Якутии ^{[34; 35]}. В основу анализа положен архетипический образ культурного героя, но как нам представляется, для того, чтобы рассуждать о зарождении политических мифов вокруг современных руководителей Якутии на основе фольклорных представлений необходим определенный массив источников, а не одна единственная публикация, на основании которой делаются определенные выводы. Кроме того, вновь обращает на себя внимание некорректность в обращении с источниками. Автор, со ссылкой на работу А.Г. Новикова и А.Г.Пудова, пишет о разгроме Тыгыном бетунцев на Амге, Вилюе и Олекме, хотя не только ни о разгроме данной группы якутов, но и о пребывании ее в двух последних регионах не может быть и речи. Необходимо обращаться в данном случае непосредственно к историческим источникам XVII в. Очевидно, что автор рассмотренных публикаций Н.С. Шкурко, стремясь показать специфику работы современных полититехнологов Якутии, не утруждает себя попытками все же выяснить в чем же причина устойчивого обращения последних к образу именно Тыгына. Воинственность кангаласского князя лежит на поверхности фольклорного текста, а источник представлений о его властности и привлекательности в деле создания имиджа современного руководителя Якутии с опорой на историю и культуру находится гораздо глубже, по-видимому, в архетипическом сознании якутов.

Объяснение обозначенному феномену, думается, возможно на путях дальнейшей разработки концептуальных положений применительно к якутской культуре теории «коллективного бессознательного» К.Г. Юнга ^{[36, с.95-128]}, хотя, как и полагается быть проверенным временем теориям, в наши дни происходят попытки её ревизии ^[29]. Мотивы иррациональных форм культуры не столь универсальны, как считают критики Юнга. Чистых архетипов нет, речь может идти об универсалиях "с ограничениями, с поправками на особенности данной культурной традиции" ^{[29, с.160]}. Действительно, универсальность теории не может не проявляться в многообразии культур каждый раз на конкретном примере. Так, и в изучении родственной якутам бурятской культуры немалое место отводится исследованию архетипов, которыми она пронизана. В бурятской историографии акцент делается на архетипах, связанных с сакрализацией небесных светил, земли, богини-матери, календарного цикла, цветовой символики и т.д., причем в прочной связи с монгольской культурой ^{[11; 13; 21]}. Образ Белого Старца, покровителя домашнего очага исследуется как архетипический образ в шаманском пантеоне ^[2]. Очевидно, что типологически сходными с нашим исследованием являются труды бурятских коллег, посвященные изучению древних образов 13 северных нойонов и, особенно, Буха нойона. Как показывают материалы этих исследований, эти обожествленные представители ламаистского пантеона возможно подобно Тыгыну имеют исторические праобразы ^{[25; 28, с.191-192]}. Отметим, что проявления архетипических образов в современной культуре бурят также как и сами архетипы осмыслены не только с точки зрения мифологии, но и религиозных (ламаистических и шаманистических) представлений. Одним из актуальных направлений современных исследований является применение метода Марк М и Пирсон К. в создании бренда с помощью 12 архетипических образов ^{[1; 12; 18]}. Образ Тыгына в современной якутской культуре также начиная с 1990-х гг. используется в качестве символа. Так, его имя носит одна из центральных гостиниц г.Якутска, имеет место применение его образа к маркировке местной товарной продукции. Вместе с тем, и это следует отметить, не всегда корректно происходит осмысление данного образа. В частности, как представляется, функции этого популярного образа смешиваются с функциями действительно культурного героя якутского народа Элляя и предпринимаются попытки расширить набор архетипических черт, присущих Тыгыну вплоть до Праведника, Странника и Жертвы. Очевидно, что подобное вольное обращение с материалом создает дополнительные трудности с интепретацией и без того сложного образа средневекового якутского Правителя, каковым всегда выступал Тыгын в истории якутской культуры. Тем более, что «наиболее ярким проявлением развития культурной традиции в рамках того или иного исторического дискурса являются массовые развлечения, демонстрирующие ментальные стереотипы социума в исторической ретроспективе, что прослеживается в эпоху глобализации, и в рамках массовой культуры, приобретающей черты интернациональной категории» ^{[27, с.31]}. Ведь использование архетипов массового сознания для создания современной культурной реальности является очень действенным и эффективным способом. В последние годы в театральном и киноискусстве Бурятии и Якутии активно происходит активное обращение к различным архетипическим образам. Очевидно, что эти процессы в культурной жизни обоих народов основаны на прочных устоях, которые поддерживают сохранение этих образов в наши дни.

Обобщим известные сведения о Тыгыне [см.: 4; 10; 14; 15; 16; 17; 22]. Потомок Элляя – культурного героя, одного из двух основных родоначальников народа саха, согласно легенде, был рожден в скорбный год гибели его родных от нападения неких врагов. Рождение его обусловливается в том числе этой благородной миссией – мести за убийство отца Мунньяна (по одной из версий) и его дядей. Он – потомок верховного божества-айыы, небесного покровителя якутов Улуу Тойона. Родился с божьим знаком – со сгустком крови в руке. С детства рос богатырем и уже с 16 лет участвовал в военных походах. Имел богатырских коней особой масти. На одного из них можно было взбираться при помощи двойного или тройного стремени.

Первую свою жизненную миссию он с честью выполнил, разгромив и изгнав врагов за пределы своей родины. Ставка его располагалась в м.Куллаты в долине Эркээни. Среди многочисленных единокровных братьев был назначен отцом преемником его власти над хангаласским улусом, что вызвало неприязнь обойденных старших братьев. Владел обширными владениями в обоих ленских долинах Эркээни и Туймааде (хотя здесь располагалась владения его братьев, в частности, Ники) и за их пределами. Это был естественный центр расселения, средоточие земли якутов-саха. Не случайно, за них велась напряжённая борьба, в результате которой были изгнаны не только кровные обидчики – тунгусы, но и хоринцы – загадочное племя, говорившее на особом наречии и происходившее от третьего родоначальника якутов Улуу Хоро и поклонявшееся в отличие от хангаласцев (тотемом которых был орел) ворону.

Конфликт с родичами в том числе с братьями побочной жены Мунньяна по имени Ньырбакан привел к исходу последних вместе со своими людьми на Вилюй. Частые войны в том числе с насельниками другой великой ленской долины Энгсиэли намцами, потомками Омогоя, первого легендарного родоначальника якутов, заставляли Тыгына держать дружину из 200 воинов. Причем Тыгыну приписывали обыкновение привлекать в ее состав сильных боотуров-воинов из других родов и улусов. В преданиях говорится, что, услышав о появлении могучих богатырей, где бы то ни было, он непременно старался победить их или заставить служить ему. Из всех подобных случаев самым яркими и показательными были отношения Тыгына с борогонским витязем Маягатта-Бэрт Хара. Даже факт бегства Тыгына (по другой версии его сыновей), устрашенного силой и удалью борогонца, свидетельствует в пользу признания могущества хангаласского дархана, с которым могли сладить только самые выдающиеся люди. Кстати, титул дархана, очевидно достался династии Тыгына (дарханами были его отец и дед) за какие-то особые достоинства. Так, у монголов титул присваивался высшей властью императора или кагана за исключительные заслуги.

Сказители не скупились на эпитеты, называя Тыгына бааем, богачем, не ведавшем численности своего конного и рогатого скота, боотуром, т.е. могучим воином, наконец, саха мунгур ыраахтаагыта (буквально, якутским царем). Ему приписывали учреждение дорог (в легендах так их и называли тыгын суоллара - «тыгыновы дороги»), наименование местностей, да и вообще в историческом народном сознании время отсчитывалось «от времен Тыгына». Вот как упомянутый выше якутский поэт А.И. Софронов-Алампа писал в своем стихотворении «Песня якутов»:

Тыгын кырдьаҕас саҕаттан,

Тымыр-сыдьаан тылламмыт,

Тырыттыбат ньыгыл дьалҕалаах,

Тыйыс саха аатыран,

Тыыллан-үөскээн иhиэҕин!

Что в вольном переводе на русский язык звучит так:

Со времен старца Тыгына,

Из поколения в поколение процветая.

Со многотрудной суровой судьбой,

Крепкие саха-якуты прозванные,

Давайте будем и дальше расти-развиваться!

Автор считал, что со времен Тыгына начался расцвет якутского народа несмотря на сложные и суровые условия жизни. Другими словами, здесь воспевается славная эпоха под властью мудрого правителя.

Как говорится в преданиях, не ведая забот жил могучий Тыгын, пока на земли Якутии не пришли русские. Вначале он узнал о них через двух своих слуг необычного наружного вида, пойманных тыгыновыми людьми на берегу Лены, которые несколько лет работали на него. Тыгыну понравились их умения и трудолюбие. Внезапное исчезновение этих чужеземцев и приход целого отряда казаков через некоторое время провел черту между тыгыновым временем и эпохой прихода русских. В ряде легенд Тыгын выступает в качестве титана, который был неуязвим для русских пуль, а затем пытался разрушить руками выстроенную казаками крепость. Он и был убит согласно одной мифической версии, задавленный скинутыми со стен огромными бревнами. Несмотря на обаяние и красочность легенд и мифов отметим, что Тыгын фигурирует в русских документальных источниках до 1631 г. под именем Тынина и наделяется титулом тайши (еще один титул введенный китайскими императорами для тюрко-монгольских народов, почти равный хану). Отмечено его исключительное положение среди других улусных князей якутов, которые опасались не только его самого, но и его многочисленных сыновей, которых так и называли «Тыниненками» т.е. Тыгыновичами. Отряд атамана Ивана Галкина первоначально склонил Тынину к принятию подданства русского царя и уплате ясака, но сам же и нарушил договоренность, за что был атакован якутским князем, едва избежал пленения, а возможно, и гибели. После 1631 г. Тынина не упоминается в русских документах ^{[6; 8, с.136-138; 8, с.111-112]}.

Таковы основные сведения легендарного и исторического характера о Тыгыне. В якутской культуре его образ ассоциируется с ипостасями воителя и правителя, властного, жестокого, иногда, коварного. С ним меряют силы герои из других якутских улусов. Далан, знаток преданий и выпускник исторического факультета, суммировал в своем романе обширный корпус легенд и преданий. Он свел воедино наиболее яркие сюжеты: богатырское сватовство Бэрт Хара на ысыахе, устроенном Тыгыном, внутрисемейные конфликты со старшим сыном Кэрэмэсом и Ньырбакан с сыновьями, соперничество с крупными тойонами борогонским Легеем, таттинским Кэрэкээном, баягантайским Бахсыгыр огонньором и др., бегство хатылинского витязя Батаса с дочерью Тыгына, наконец, конфликт союзников хангаласцев нахарцев с бетюнцами «с волчьей удачей». В романе Далана разворачивается величественная панорама взаимоотношений десяти самых сильных уусов (родов), которые должны соединиться в великий Ил – Союз. Автор наделяет Тыгына непреклонной волей и стремлением совершить это великое дело и возглавить общеякутский Ил.

Выход романа в печать пришелся на рубеж 1980-1990-х гг., когда Республика Саха (Якутия), объявила о своем государственном суверенитете. Образ Тыгына – собирателя якутского народа маркировал и символизировал этот процесс. С той поры прошло немало лет и пять лет назад в объявленном республиканском конкурсе на лучший киносценарий победил сценарий, сочиненный на основе романа Далана. Вновь налицо повышение интереса к личности и образу Тыгына. За экранизацию взялся известный якутский кинорежиссер Никита Аржаков. Изначально, как он сам признавался, что это был некоммерческий проект. Ставилась задача-максимум – поставить первый исторический фильм в якутском кинематографе, посвященный знаковой личности Тыгыну. К этому своему выбору он шел долгие годы. Постановка такого фильма было велением времени, тем более что литературная основа была, окрепла и набралась опыта молодая якутская киноиндустрия. Отдавая дань этой литературной основе режиссер, понимал, что для современного кинофильма недостаточно следовать основной сюжетной линии романа народного писателя Якутии. Ведь запросы современного кинозрителя изменились, ему конечно же нужно демонстрировать современные формы и методы с использованием новейших технологий. В то же время необходимо было сохранить стилистику эпохи и передать культурно-исторический колорит «века войн».

Поэтому Никита Аржаков внес в сценарий элементы приключенческого фильма. Он хотел, чтобы главный герой, подвергнувшись испытаниям (преследованиям и странствиям), выстрадав через психологическую борьбу со своими оппонентами свою идею, логически подошел к своему триумфу. Думается, это ему удалось, судя по отзывам зрителей.

Отдельно следует отметить музыкальное оформление данного фильма, которое должно было по сути воссоздать всеь спектр интонационно-акустической среды жизни якутского народа того времени: звучат фрагменты исполнения якутского олонхо, обрядов жизненного цикла, шаманских ритуалов, традиционного кругового танца осуохай, народные песни с самобытным тембровым звучанием, даже реконструированные якутские музыкальные инструменты – в отношении них вопрос остается пока открытым. Но обращение в ходе создания музыкального оформления к устойчивым архетипическим элементам, безусловно, имеет сильное воздействие на зрителя. По словам композитора Константина Шевелева: «Элементы этнической якутской музыки в нашем саундтреке – это голоса, варган. Я встроил их в структуру оригинальной музыки и получилось довольно органично, на мой взгляд. Главным в этой работе было найти баланс, создать убедительное сочетание этнической традиционной музыки» ^[37].

Традиционная якутская народная музыка перекликается со звучанием Российского государственного симфонического оркестра кинематографии под управлением Сергея Скрипки. Главная тема героя, исполняемая струнной группой, пронизана ярким, эмоционально окрашенным щемяще-лирическим звучанием духовного поиска и борений, появляется в драматургически значимые, узловые моменты и несет большую смысловую нагрузку. Батальные сцены оформлены обобщенно типизированными музыкально-звуковыми средствами, характерными для подобного рода фрагментов.

В ходе съемок наблюдался небывалый народный подъем. На призыв режиссера и его команды живо откликнулись краеведы и народные мастера. Были изготовлены тысячи костюмов по эскизам, полученным на основе музейных коллекций и материалов раскопок, в том числе саха-французской экспедиции. Бутафоры при помощи мастеров и просто энтузиастов воссоздали бытовые предметы, оружие, доспехи. Были возведены точные копии средневековых усадеб и крепостей. Наконец, в массовках приняло участие 10 тыс. чел. статистов. В съёмках был задействован крупный рогатый скот еще сохраняющейся уникальной якутской породы. В Чурапчинском улусе местные табунщики поставили более 100 верховых лошадей.

Споры вокруг фильма идут и будут вестись еще долго. В частности, возникают вопросы о «жестокости» персонажей, в том числе самого Тыгына, по воле которого - есть версия - был убит его собственный сын. Режиссер сознательно ввел в картину батальные сцены - как для максимального приближения к суровой эпохе междоусобных войн между якутскими родами, так и с целью насыщения сюжета активным действием, ускорения его темпоритма. Также у определенной части населения вызывают вопросы то, как изображен главный оппонент Тыгына - борогонский князь Легей. Очевидно, что еще в романе ему была отведена роль отрицательного персонажа, антигероя. Понятно, что современному человеку не совсем ясно то, ожесточение с которым сражались между собой, например, волки-бетунцы и «кровавые» нахарцы, почему Тыгын так жесток в отношении своих двоюродных братьев, сыновей Ньырбакан. Но если встать на позицию людей того далекого времени, когда доблесть на поле брани решала вопросы жизни и смерти, когда демонстрация непреклонности воли оказывала решающее воздействие на колеблющиеся души, то нам, современным людям отчасти станут ясны мотивы их поведения.

Что касается образа Легея, то этой исторической личности не повезло, причем неоднократно, в плане упоминания его в исторической памяти народа и в историографии. Все началось тогда, когда на Средней Лене неизбежно возник конфликт между группами якутского населения правобережья – потомками каких-то ранних монголоязычных по происхождению групп, освоивших первыми пастбища Центральной Якутии. Среди них первое место занимали, по-видимому, предки борогонских якутов. К ним тяготели другие улусы баягантайцев, чериктейцев, дюпсинцев, бахсытцев и др., также имевших, судя по всему, монгольские корни. Приход предков хангаласских якутов, тюркоязычных по происхождению, разделенный веками с теми ранними насельниками Средней Лены, вызвал неизбежный многовековой конфликт-борьбу за преобладание. Хотя к концу XVI в. в культурном плане все они уже мало отличались и говорили на одном языке, но память о былом происхождении и соперничество за власть поставили Тыгына и Легея в оппозицию, продолжавшуюся не одно столетие. О силе и влиянии последнего свидетельствуют русские документы XVII в., в которых говорится о ведущей роли Легея в политическом раскладе тех лет, в котором якуты разных улусов свою позицию в отношении русских казаков, представлявших интересы царя, определяли с оглядкой на позицию борогонского предводителя. В народной памяти запечатлелся факт того как Легей первым преподнес русским казакам на шесте связку соболей в знак признания подданства русского царя. В противовес этому Тыгын в преданиях, упомянутых нами выше, оказал им сопротивление. Вот эта антитеза Тыгын-борец/Легей-предатель прочно вошла в сознание народа, а затем и в его культуру. Тем не менее, тщательное изучение исторических документов показывает картину того, что поведение второго укладывалось в ту же схему, которой следовал и первый.

Вернемся собственно к образу Тыгына в его главных ипостасях: глава большой семьи, богатырь, богач, родоначальник и правитель. Наибольшее внимание при рассмотрении первой ипостаси обращается на мотив сыноубийства. В романе и в киноверсии хотя об этом глухо упоминается в прошедшем времени, но при этом причины произошедшего преподносятся как вполне человеческий конфликт – несходство характеров между кровожадным воинственным отцом и миролюбивым благородным сыном. Между тем в легендах культивировалась мифологическая подоплека этой семейной драмы. Сын Тыгына был рожден с телом, покрытым чешуйками, с каменными/ороговевшими ступнями почему и получил имя Муос Уол (Рог Парень) или Таас Уллунгах (Каменные Ступни) и был за то нелюбим. Опасаясь, что в будущем он будет представлять угрозу Тыгын велел убить сына-монстра. Специалисты уже дали интерпретацию этого древнего самобытного образа как проявление архетипического народного сознания, которое таким образом выделило исключительность правящего рода Тыгына ^{[8; 20; 33]}. То было особая мета, жребий божеств, предначертавших владетельный путь грозного правителя якутов. В том же ряду стоит мотив богатырских способностей Тыгына: громадного роста, громкого голоса, слышного на противоположном берегу Лены, неуязвимости для вражеских пуль. Вожак должен быть большим, превосходящим всех. Баснословное богатство Тыгына также служит той же цели – показать исключительность и мощь вождя. Напомним, что в архетипическом образе бурятского Буха нойона также имеет место контаминация между реально жившим военачальником Чингис хана буха, с одной стороны, и древним мифологическим праобразом первопредка западных бурят в испостаси сакрализованного Быка, - с другой ^{[25, с.191-192]}.

Большая семья импонирует и современным якутам. В фильме фигурируют его многочисленные сыновья: рачительный хозяин Марга, воинственные Бёдёкё и Чаллаи, красавицы дочери Айталы куо, Тесани, Юйен. Породнение через браки с представителями знати других улусов вновь служит идее национального единства. Их властный отец сам возглавляет многочисленный клан и заботится о продолжении рода. Эта идея о сохранении немногочисленного якутского народа в Срединном мире проходя красной нитью через фольклор продолжается и в наши дни.

В главной тыгыновой ипостаси правителя заложен двоякий смысл. Мы далеки от того, чтобы считать временем сложение образа правителя в лице Тыгына период после прихода русских (как это представляется в вышеприведенных работах, в частности В.В. Ушницкого и что в корне не верно). В том то и состоит архетипичность данной испостаси Тыгына как улусного лидера, что чертами правителя его образ уже был наделен задолго до событий присоединения Якутии к Русскому государству. Могучий предводитель хангаласских якутов становится первым среди других предводителей, во-первых, благодаря своему божественному происхождению. Об исключительности его в данном качестве также свидетельствуют элементы териоморфности Тыгынова сына Рог Парня, о котором мы писали выше. Во-вторых, он стремится подчинить себе сильнейших якутов, опасаясь конкуренции и угрозы его власти, а значит объединить их. Кстати, подобными качествами наделены также некоторые другие улусные предводители якутов: Омоллон, шаман Тенюлгэ, Идэлги боотур и др., что лишний раз говорит об архаичности рассматриваемого образа. Идея прошла на своем пути несколько этапов. От простой мифологической констатации исключительности Тыгына и его рода, через признание первенства среди других якутских князей до общенационального лидера. Каждому стадиально соответствует конкретная эпоха. Хотя первая пройдена давно, также как пройден и второй этап на этом пути и современный зритель, гордясь своим предком, ощущает свою сопричастность к этому историко-культурному контексту, тем не менее, есть зрители, думающие несколько иначе. Они обижены за своего другого предка, главного оппонента Тыгына, и это надо признать рудиментом сознания, доставшимся по наследству от предыдущего этапа. Другими словами, осознание своей улусной, локальной идентификации все еще сильно в культуре современных якутов. Перечисленные архетипы неосознанно воспроизводятся в современной культурной жизни народа. И в этом «повинен» Тыгын как личность и как образ, неразрывно связанный с этно-культурной идентификацией якутов. Следует подчеркнуть, что «Тыгын» Никиты Аржакова уже зажил своей самостоятельной жизнью. Он не оставляет равнодушным якутского зрителя.

В фильме фигурирует другой колоритный архетипический образ, связанный с Тыгыном. Это борогонский богатырь Маягатта - воплощение древнего образа богатыря-одиночки, олицетворяющего этногонию части якутского народа, предки которых издевле населяли различные области Лено-Амгинского междуречья. Противостояние правителя/богатыря-одиночки - еще один архетип традиционной якутской культуры ^{[5, c.88-92]}.

В новом фильме также большое место занимает ландшафт, на фоне которого действуют персонажи и суровый северный климат. Он разнообразен: здесь присутствуют цветущие зеленые долины, заснеженные таежные дебри, скалистые горы – таким образом якутская природа также становится еще одним очень важным персонажем этого фильма. Авторы-постановщики показывают нам - современным зрителям, как главный герой и его соплеменники, народ саха органично встроен в родной ландшафт, как воссозданная им материальная культура гармонична в ее обрамлении. Вместе с тем, определенно видно, что главный герой, преодолевая заросли чащобы и крутизну горных вершин вновь возвращается на равнину. Он уверенно чувствует себя именно здесь - ведь он степняк и всадник. Очень тщательно режиссер показывает среду, в которой хорошо чувствует себя главный герой, где он действительно является правителем. Действие разворачивается от заливных лугов и лесо-степей Средней Лены до вершин Верхоянских гор. Якуты хоть и немногочисленны, но расселены широко, их кочевья и сенокосы раскиданы по необъятным просторам их родины – Срединной земли. Все это усиливает чувство солидарности небольшого народа перед вызовами стихии.

"В искусстве отражается ренессанс традиционного мировоззрения. Только возрождение не может быть всего лишь старательной реставрацией прошлого, директивным внедрением в повседневность наследия славных предков.

Чтобы вписаться в глобальный контекст, необходимо определить координаты своей идентичности. Вот почему не самый многочисленный этнос стремиться осмыслить в кино и утвердить в быту ценностный ориентир - свою самобытность", - справедливо пишет кинокритик ^[30]. Образ Тыгына - важнейший элемент самобытности якутского народа, утверждающий организующее начало своей политической истории и культуры.

Режиссер в своем фильме активно задействует архетипические черты Тыгына, рассмотренные нами. Устойчивость их в современной культуре якутов не может не вызвать удивление, но этому есть научное объяснение.

Таким образом, (1) в рассмотренном образе Тыгына ярко проявляется архетип Правителя, до сих присутствующий в современной якутской культуре. Сопричастность к древней самобытной истории, где видное место занимает самый выдающийся правитель якутов Тыгын, олицетворяющий могучего родоначальника-первопредка, с которого начинается целая эпоха, с несметными богатствами, окруженного многочисленным родом-племенем, властного и непреклонного в достижении своей цели – объединения разрозненного народа, целиком покоится на данном архетипе. Он проявляют себя, в частности, в различных формах искусства. Яркий тому пример – экранизация романа Далана «Тыгын Дархан».

(2) Устойчивое сохранение представлений о Тыгыне в современной якутской культуре обусловлено тем, что архетип Правителя еще бытует в сознании народа и существуют на уровне парадигмы, особенно, в его политической культуре.

(3) Устойчивость образа в якутской культуре, особенно, в современном искусстве объясняется тем, что представители якутского народа, овладевшие арсеналом выразительных средств различных видов современного искусства и создающие новую культурную реальность средствами художественной литературы, музыки, театра, кино, во многом подпитываются от своих традиционных корней.

(4) При этом если в схожих с якутскими архетипических образах бурятской культуры сильно влияние традиционных форм религии, то в образе Тыгына сильнее присутствуют древние мифологические начала.

(5) Живучесть архетипов в якутском сознании и культуре находит поддержку у политических лидеров, которые часто обращаются к этим глубинным духовным ресурсам народа.

You can simply select and copy link from below text field.