Man of the era of information revolution

Aleinik Raisa Mikhailovna Doctor of Philosophy Professor, the department of Philosophy, D. Mendeleev University of Chemical Technology of Russia  125047, Russia, g. Moscow, ul. Miusskaya Ploshchad', 9 raleynik@yandex.ru Other publications by this author

XXI век называют иногда эпохой информационной революции, подразумевая под ней этап появления средств и методов обработки информации, вызывающих кардинальные изменения в обществе. Поль Вирилио насчитал пять эпох информационных революций в истории человечества. Первая связана с появлением речи и возникновением письменности; вторая с эпохи Возрождения – с появлением книгопечатания; третья – с применением электричества и радиоволн и появлением средств дистанционной передачи и распространения информации; четвертая – с развитием вычислительной техники. Пятая, нынешняя – со слиянием глобальных СМИ и компьютерных коммуникаций в мультимедиа, охватившие все сферы жизни человека: и дом, и работу, и школу, и больницу, и сферу развлечений. Цифровой язык, на котором информация создается, обрабатывается, хранится, передается, сделал мир цифровым. На каждом из этапов человек получает новые средства накопления, систематизации, тиражирования информации, открывает возможности самостоятельного и целенаправленного развития личности ^[1]. Информационная революция действительно резко изменила современную жизнь, но насколько позитивны эти перемены? Кризисы в мире, культивирующем информацию, свидетельствуют о том, что человек еще не преуспел в глубинном понимании вещей, их смыслов и тайн. Сейчас идет накопление разнообразных эмпирических данных о человеке эпохи Интернета, делаются попытки обобщить разрозненные факты в рамках социальной антропологии, психологии, нейронауки, педагогики и междисциплинарных областей.

Социальная антропология рассматривает человека в контексте эволюции форм коммуникации. Она дает наиболее богатый материал для восприятия человека информационной эпохи. Информация является важнейшей наряду с массой и энергией характеристикой материи, а значит играет важнейшую роль и в социальной жизни. В ее распространении ведущее место занимают посредники, масс-медиа. Полвека назад социологами, публицистами, деятелями культуры стала активно обсуждаться их социальная роль. Вначале делались оптимистические прогнозы, сегодня она оценивается сдержаннее и с более критических позиций ^[2]. Апологеты – М. Маклюэн. Дж. Ваттимо, Ю. Хабермас утверждали, что масс-медиа выступают условием свободы, дают дополнительные шансы демократизации общества на интернациональном уровне, преодолевая иерархию реальной власти, расширяют возможности коммуникации, творчества, мобильности, смены масштаба восприятия мира, что они являются инструментом поддержки социального единства, что создают форму реализации мирового сообщества. Н. Луман добавлял, что масс-медиа заняты самоописанием социальной системы, перманентно делая наблюдения за самими собой. Они позволяют делать себя и мир предметом обсуждения и таким образом осуществляется их воспроизводство. Важно, что они создают пространство для дискуссий ^{[3, c. 9]}. Сторонники противоположной позиции М. Хоркхаймер, Т. Адорно, Г. де Бор, П. Вирилио стали обращать внимание на структурные ограничения, навязываемые Интернетом, на авторитарный потенциал масс-медиа, на их способность усиливать деятельность социального контроля, на то, что электронные коммуникации не устраняют иерархии в обществе. Серьезные опасения вызвало использование новых масс-медиа в политических целях ^[4]. Подчинимся ли мы авторитету машин и тем, кто их программирует? Увидим ли мы механику передачи власти политиков и политических партий электронному или еще какому-нибудь оборудованию?

Одной из дискутируемых тем стала проблема коммуникации. Она претерпела ныне радикальную трансформацию: словесно-книжная форма коммуникации постепенно сменяется аудиовизуальной формой. К чему это приводит?

Изменился не только статус коллективного использования смыслов в процессе обмена информацией. Человек утратил одно из главных достижений метафизики – символический язык, который имеет двойника в виде значения. Новое знание не нуждается в интерпретации, ибо прямо и непосредственно воздействует на человека, как сигнал на дрессированное животное. Сегодня никто говорит на этом языке, не понимает его, кроме философов и теологов. Но, как показывает практика – мы нуждаемся в символическом языке, являющемся универсальным способом описания и объяснения духовного мира. Его надо будет заново открывать.

Сама культура функционирует теперь по законам коммуникации. Если раньше культурные объекты были исключением, то теперь их присутствие в мире стало правилом. Культура начинает доминировать как в экономике, так и в пространстве повседневности. Но нельзя однозначно утверждать, что мы живем в мире нарастающей культурной однородности. Есть исследования мировых ценностей Мичиганского университета, которые показывают превалирование национальных и региональных идентичностей над космополитической идентичностью, разделяемой лишь незначительным меньшинством населения. Европейские граждане чувствуют себя не столько европейцами, сколько частью собственной нации или локального сообщества ^{[5, c. 141]}.^[*1] Тем не менее, глобальная культура существует. У небольшого, но влиятельного меньшинства существует осознание общей судьбы населения планеты, будь то с точки зрения окружающей среды, прав человека, нравственных ценностей, глобальной экономической взаимозависимости или геополитической безопасности ^{[5, c.143]}. Это принцип космополитизма, поддерживаемый социальными акторами, которые считают себя гражданами мира. Существует мультикультурная глобальная культура, характеризующаяся гибридизацией и смешением культур. И, наконец, культура потребления (консюмеризма), связанная напрямую с существованием глобального капиталистического рынка. Рыночные ценности и культура потребления распространились в планетарном масштабе. На основе этого человек создает свой собственный культурный мир в соответствии с эволюцией личных интересов и ценностей.

Благодаря телевидению и Интернету культура стала закреплять культурные стереотипы, не вытекающие из ее истории. Массово-медийное состояние, в котором пребывает общество, стремительно расширяется, возникает клиповое сознание, основанное на поверхностном восприятии фрагментированной реальности. Будущее телевидения и Интернета – бессовестное распространение визуальных имиджей без заметного вмешательства со стороны общества.

Анализ эволюции форм коммуникации указывает на громадную роль медиумов в ней. Развитие коммуникации началось с эволюции языка и слова. Греческая культура опиралась на силу устного слова, так как победа в диспутах приносила успех в политике. В Риме на гигантском пространстве, населенном разными народами, коммуникация осуществлялась иначе. Гладиаторские бои и театр стали имперской техникой власти, с их помощью толпой управляли. Античный гуманизм, ставивший человека как субъекта духовных переживаний и нравственных деяний в центр мира, восставал против этого одичания. В эпоху распада эллинского государства стоики разрабатывали сложную технику передачи традиционных норм и жизненных отношений, интенсифицировали высшие духовные состояния, заложив идею ответственности человека перед собой и обществом. С развитием образования утвердилась письменная форма коммуникации. Значение письма состояло в том, что оно становится носителем смыслов и значений, и усваивается, благодаря искусству понимания, обоснования, толкования. Первым посланием стала греческая литература, а читателями стали римляне. Гуманизм ассоциировался с книжной культурой. Она ожила вновь в эпоху Возрождения, с начала книгопечатания, а позднее – с появления газет и журналов. Между автором и читателем размещались посредники: профессора, критики, редакторы, комментаторы. Этому предшествовало истинно-христианское послание – апостольская форма коммуникации от Отца к Сыну, от Него к апостолам, от них – к священникам. И академическая форма коммуникации в известной мере воспроизводит эту схему. Философия представляет собой цепочку посланий, несущих истину, от поколения к поколению. Истина открывается не только текстом, но и его толкованием. Книгопечатание формирует общественность по культурно-социальному знанию. В Новое время появляются институты, поддерживающие письменную культуру: университеты, гимназии. В них литературные стандарты гармонизировали с политическими. Одной из миссий университета было соединять военные и гуманистические добродетели. Филология принуждала молодежь изучать классику.

С ХХ в. возможности коммуникации расширились, благодаря электричеству, освобождению энергии. Появляется новая медиальная культура – радио с 1914 г., телеграф, телефон, телевидение с 1945 г., а в 1990-е годы – факс, e-mail, всемирная сеть объединила людей на новой основе. Как эта искусственная среда формировала человеческие качества?

Не стало пространственных и коммуникационных ограничений. Телекоммуникационное общение стирает грань между ближним и дальним, но одновременно мир становится таким, каким он дан в образной коммуникации. И человек уже утрачивает способность дифференцировать информацию и сообщение. Их различие не контролируется механизмами, выработанными в письменной коммуникации. Мы осознаем, что имеем дело с коммуникацией, но не видим ее. Единодушие, которого мы жаждем, задается ныне телеэкраном и дисплеем. В масс-медиа образы представляют сами себя и не отсылают к тому, чему учат в университете. Восприятие формируется камерой, монтажом. Но при этом собственное воображение парализуется. В новых медиа упорядочение коммуникации носит односторонний характер. Так при отключении научно-познавательной и ценностной информации в рекламных роликах и нейтральных репортажах с места событий, на самом деле, атрофируется негодование из-за нарушения принципа справедливости, утрачивается способность различать добро и зло. Неопределенность в моральных оценках ставит под вопрос достижения науки и техники. Очевидны потери в отношении представлений о ценностях.

Эти сдвиги в общественном сознании выразил постмодернизм полвека назад, предложивший непривычную теорию человека и общества. В своем стремлении решить проблему человека в новых исторических условиях он исходил из параметров, бывших вне поля внимания европейской классической философии. Постмодернизм предложил переоценку роли всех способов восприятия мира, продемонстрировал тягу к нерациональным способам мышления, к чувственно-эмотивной сфере человека. Эпатажные выступления его представителей вызвали глубокое неприятие мировой философской общественности. Прошло время и оказалось, что постмодернистские интуиции во многом оказались провидческими.

Эпоха масс-медиа сопровождается снижением способности к рефлексии и коммуникации. Но такая ситуация подготавливалась адептами постмодернизма. Ведь рационализм в декартовском понимании, с постмодернистских позиций, оказался «беспочвенным», не предостерег homo sapiens ни от чего ужасного случившегося в ХХ веке. Надо готовить человека к жизни в мире электронных технологий, полном случайностей. Позиция «я мыслю, следовательно, существую», требует пересмотра. Человек обретает право мыслить где, когда и как захочет, или не мыслить вообще. Именно тело говорит о нашем присутствии, оно рождает мысль, предстает в виде поля для игры сущностных сил мира. Поэтому природа человека – то, что перманентно находится в динамическом равновесии, способы его приобретения определяются приблизительно. А мысль несводима к внешне-средовым факторам. В человеке главное – внутреннее отношение к жизни, внутренняя коммуникация, в процессе которой невозможно различить рациональное, внерациональное и иррациональное ^{[4, 99]}. Однако такая позиция постмодернизма, в конце концов, подводит к идее «конца антропологии». Но разве не существует никакого порядка в текучей информационной реальности? Вера в разум, в рациональность жизни отступает тогда, когда в коммуникации главным становится информация, а не убеждение.

Философия на протяжении своей истории говорит о том, что люди должны объединяться только на почве разума. Еще просветители настаивали на том, что нельзя игнорировать эту способность к рефлексии, к здравому смыслу, нельзя отказываться от привычки человека к означиванию, этому безграничному процессу, осуществляемому с помощью языка и обмена коммуникациями.

Тема смысла начинает рассматриваться как самостоятельный момент слова, предложения, любого знака тогда, когда в поле зрения оказывается коммуникация. Именно в коммуникации смысл обретает статус существования.

«Отношения между символом и его значением могут меняться: они могут разрастаться, усложняться, искажаться; символ может оставаться неизменным, тогда как значение может обогащаться или скудеть. И вот этот-то безостановочный динамический процесс и должно называть «смыслом», – писал по этому поводу У. Эко ^{[6, c.51]}. ^[**2] Итальянский ученый продолжает свою мысль – есть ли какая-то трансцендентальная этика, которую любой просветитель мог признавать? Люди договариваются о добрососедстве и взаимоуважении. Просветитель думает, что можно выработать этику даже очень сложную, даже героическую. Просветителю должно быть известно, что у людей есть пять первостепенных потребностей: питание, сон, любовь, игра и установление причинных связей. Он должен знать, что по степени их жизненной насущности, даже малый ребенок, после того, как он накормлен, поспал, поиграл, научился узнавать мир, неизбежно захочет узнать, по какой причине что-то как-то устроено. Первые четыре потребности принадлежат всякому животному, пятая типична для людей и предполагает пользование языком. Основная причина, которой люди хотят владеть – причина существования вещей. Просветитель знает, что когда человек нарекает Бога, он занят не пустым делом. Он знает, что вид, характер пантеона богов культурно обусловлен, и сама по себе потребность в пантеоне – природная потребность, поэтому она не обсуждается.

Общественная модель, привязанная к экрану, разделяет социального субъекта на атомы. Пользователь интернета фрагментирован иначе, чем в обществе. Он не может представить, что можно смотреть телевизор по составленным кем-то программам. Он общается по интересам. Кроме этого человек стремится сохранить себя в сложных сетях, в электронной памяти. Он притязает на потенциальную энергию, желая быть представленным на экране. Участие в сетесериалах льстит человеческому самолюбию, но следствием этого является несвобода.

Реальный человек находится в определенном времени и пространстве и в опыте переживает свою телесность. Коммуникационные технологии замещают хронологическую последовательность локального времени непосредственно мировым всеобщим временем, устраняя материальное присутствие мира. Аудиовизуальные образы сменяют друг друга как в калейдоскопе, что приводит пользователя к патологической пассивности и полному застою.

Новые посредники, формы которых программируют электронные медиа, могут коренным образом видоизменить человека, изолировать его от влияния внешнего мира, заставить замкнуться на самом себе. Ведь за экраном компьютера человек превращается в неживое существо. Телематический человек – существо, не способное самостоятельно мыслить. Для него Другой – это интерактивный экран. Процесс общения превращается в коммутацию, где подобное контактирует с подобным. Экран уничтожает дистанцию между образом и взглядом. Коммуникация становится виртуальной.

Сегодня в эпоху глобальных сетей циркулирование посланий ускоряется небывалыми темпами, перевод стал всем доступен, круг читателей расширился невероятно. В то же время классическая литература перестала быть транслятором национального духа. Национальное единство отныне не создается на основе слов, письма.

Эра гуманизма, опирающаяся на образование и письмо закатилась. Аудиовизуальная форма коммуникации не требует обсуждения, обоснования, анализа, она воздействует непосредственно. У нее сложная логика, потому что ориентироваться в мире образов и звуков непонятно как. Человеческие лица непосредственно воздействуют на нас. Одним людям мы доверяем, а другим нет, но это не магическая способность, а культурная. Закат книжной культуры ведет к снижению интеллектуальной технологии гуманизма.

Распад охватывает и политику, и культуру, и повседневные формы жизни обыкновенного, массового человека. Стихийная реакция на интервенцию масс-медиа заключается, прежде всего, в том, что надо изучать этот дивный новый мир и стремиться понять, как он функционирует, признать аномальность ситуации разложения высокой культуры. Надо разобраться, какие образы и звуки, какие мелодии, вытесняющие знаки традиционной культуры, способствуют формированию человека, а какие препятствуют этому.

У. Эко в «Картонках Минервы» называл современную эпоху «торжеством облегченной технологии». Мы стали прогрессировать вспять. Этой теме Эко посвятил лекцию на экономическом факультете МГУ им. М.В. Ломоносова, прочитанную 20 мая 1998 г. Он воспроизводит отрывок из диалога Платона «Федр», в котором Тевт, предполагаемый изобретатель письменности, демонстрирует фараону Тамусу изобретение, которое позволит людям помнить то, что пропадет в забвении. Но фараон не рад: «Искуснейший Тевт! Ты нашел средство не для памяти, а для припоминания. И ученикам ты дашь видимость мудрости, а не истинную мудрость, так что они у тебя будут многое знать понаслышке, не усваивая, и казаться многознающими, оставаясь в большинстве невеждами, невыносимыми в общении. Платон иронизирует: это говорит Сократ, который ничего не писал. Книги закрепляют память, а не убаюкивают ее» ^{[8, c. 248-249]}.

С конца 60-х аналитики СМИ установили, что цивилизация ориентируется на зрительные образы, что ведет к упадку грамотности. У. Эко напомнил, что разделение культур было и в Средневековье между теми, кто способен был читать рукопись, и, значит, критически осмысливать религиозные, философские и научные вопросы, и теми, кто воспринимал информацию посредством образов в соборе, отображенную и отобранную их творцами. Он резюмирует более гибко, чем критики новых медиа: желательно, чтобы визуальная и буквенная коммуникации не противопоставлялись, а совершенствовались.

Утрата способности к рефлексии может иметь и более серьезные последствия. «Человек – существо, для которого видообразующим является оперирование символами и вторичными моделирующими системами, базирующимися на натуральном языке и формирующими сверхструктуры – языки второго порядка», – пишет Т.В. Черниговская ^{[9, С. 405]}.

Традиция рассматривать мир культуры sub specie ludu (с точки зрения игры) – очень давняя. Человек – существо ироничное, общающееся, занятое языковыми играми. В постмодернизме игра – главный организующий принцип культуры. Сегодня наблюдается переход от игры к карнавалу, 100-процентная карнавализация общества. Она охватила всю сферу рабочего времени. Телевидение исключительно развлекательно. Оно показывает, что наша жизнь – сплошной карнавал. Спорт превратился в повседневное зрелище, политика вершится в телестудиях как подобие боев гладиаторов.

Один из главных абсурдов сегодняшнего времени – добровольный отказ от privacy, что демонстрируют телевидение и соцсети. Фуко размышлял о механизме управления личностью в 60-е годы ХХ в. Он писал о неуловимости власти и потому ее непобедимости, она – комплекс центров, вступающих в игру, ее трудно контролировать ^{[9, c.163]}. Защита частной жизни – не только юридическая, но и моральная, и антропологическая категория. Это защита культуры.

Гораздо более серьезную озабоченность вызывает использование электронных средств коммуникации в целях политической манипуляции. В них используется технология глубинного анализа данных (в том числе данных социальных сети) в Интернете для разработки стратегии коммуникации в ходе избирательных кампаний. Так в 2013 г. была создана британская компания SCL Group, занятая сбором данных о пользователях социальных сетей и Facebook. По «лайкам» и «репостам» составлялся их психологический портрет, на основе которого разрабатывалась и рассылалась персонализированная политическая реклама. С 2014 г. группа «Кембриджские аналитики» приняла участие в двухстах избирательных кампаниях по всему миру. Ее деятельность вызвала широкую критическую реакцию мировой общественности и рассматривалась однозначно как попытка оказать прямое вмешательство в выборы, как покушение на права избирателя ^[4]. Фуко в свое время указывал, что важно понять материальную инстанцию подавления в ее конститутивной функции. Надо исходить из того, что порядок власти формирует своих субъектов. Философствовать для Фуко означало – изменить сами рамки мышления, стоящие на пути здорового развития общества. «Надо показать человеку набор форм принуждения, дать индивиду самому определиться на основе знания и сделать осмысленным выбор своего существования» ^{[11, c.49]}. Его призывы к тому, что нужно защищать общество от посягательств на его священные демократические ценности и права, звучат вполне своевременно.

Еще один подход в оценке перспектив человека информационной эпохи выражена психологами и представителями нейронауки. Так авторы бестселлера «Мозг Онлайн. Человек в эпоху Интернета» Гэри Смолл и Гиги Ворган, вышедшего на русском языке в 2011 г. констатировали: «Мы свидетели одного из самых неожиданных, но и самых значительных перемен в истории человечества с момента начала использования орудий труда» ^{[12, c.12]}. Раньше телевизор был главным стимулятором мозга, теперь его вытеснил Интернет. Мозг современного человека радикально изменился за короткий срок: меняются нервные клетки, выбрасываются нейротрансмиттеры и объединяются в новые сети. Эти изменения заставляют нас испытывать разные новые чувства, влияющие на образ мысли и на наше поведение, причем не всегда в лучшую сторону. Ослабляется наше социальное поведение. Мы начинаем ошибочно трактовать невербальные сообщения. Непрерывно наблюдается угасание социальных навыков. За каждый час сидения за компьютером сокращается время традиционного общения лицом к лицу. Современное общество, по мнению этих авторов, разделено надвое: «цифровые от рождения» и «цифровые иммигранты». Они отличаются по многим параметрам, в том числе по способностям, по структуре и функциям мозга, по ценностным установкам. Пятнадцати-двадцатилетних называют «цифровыми от рождения». Они не застали мир без компьютеров, без круглосуточного телевидения, без Интернета. Нейронные сети у них и «цифровых иммигрантов», которых компьютерная революция застала взрослыми, работают по-разному. Авторы исследуют воздействие на мозг продолжительного суточного получения видео и цифровой информации. Это колоссальный поворот в эволюции мозга. На наших глазах произошел разрыв между мышлением отцов и детей. Раньше он назывался «конфликтом поколений», сейчас «конфликтом двух культур». Изучив ресурсы мозга двух поколений, Г. Смолл и Г. Ворган не теряют оптимизма, полагая, что можно преодолеть мозговую пропасть. Для этого требуются два рода усилий: во-первых, помочь «цифровым от рождения» усовершенствовать свои навыки общения, во-вторых, научить «цифровых иммигрантов» работать с современной цифровой техникой. Оба поколения должны беречь и развивать умение общаться лицом к лицу, улавливать слабые невербальные сообщения в ходе беседы, учиться понимать друг друга за счет эмпатии в реальной жизни вне Сети.

В теории поколений американцев историка Уильяма Штрауса и экономиста, демографа Нейла Хоува, изложенных в книге «Поколения. История Будущего Америки», вышедшей в 1991 г., более детально рассматриваются проблемы человека эпохи Интернета с точки зрения теории ценностей. В мировоззрении каждого сочетаются комбинации ценностей: национальных, гендерных, социальных, профессиональных, но есть один пласт – поколенческий, который указанные авторы рекомендуют выучить наизусть. Они утверждают, что раз в двадцать лет в мире рождается поколение с совершенно иным набором ценностей, чем предыдущее. У. Штраус и Н. Хоув описали поведенческие циклы тринадцати поколений в истории США. Они сфокусировали внимание на привычках, отношениях с другими людьми, отношениях на работе, стиле потребления. Эта концепция получила поддержку социологов и антропологов разных стран, в том числе и в России. Поколенческий пласт общества формируют три фактора: большие события, набор сообщений, доминирующих в обществе, и фактор воспитания. Ценностью становится то, что в дефиците. Каждые четыре поколения составляют один цикл. Согласно существующему координационному проекту «Теория поколений в России»(«Rugenerations») ныне живущие российские граждане делятся на четыре типа по отношению к ценностям. Первое поколение (1923-1943 гг.) «молчаливое поколение», пережившее сталинскую эпоху, коллективизацию, войну. Для него характерен прагматизм, трудолюбие, надежда на себя. Второе поколение «беби-бумеров» (1944-1963гг.), заставших оттепель, холодную войну; для него характерны оптимизм, коллективизм, командный дух, культ молодости, но им не хватает амбиций. С современной техникой познакомились, будучи взрослыми. Они воспитаны на книжной культуре. Третье поколение – «икс» (1963 – 1983гг.) родилось в период холодной войны, войны в Афганистане, перестройки, живет в условиях автономного существования, досконально вникает в профессию, стремится к тотальным изменениям, оно за широкую возможность выбора, отличается высокой технической грамотностью. Ему свойственна ценность уникальности, готовность к любым видам альтернативной деятельности. Четвертое поколение – Миллениума, или «игрек» (1983-2003гг.). Оно родилось в период развития рыночной экономики, в эпоху глобального кризиса в экономике, экологии, демографии. Отсюда желание решать эти проблемы. Оно инициативно, весьма технически грамотно, стремится получить максимум информации.

Следующее поколение – поколение «зет» (с 2004 г.), «цифровые от рождения», поколение будущего. На сегодняшний день их 25% всех ныне живущих на земле. На него повлияло развитие мобильных технологий, которые у него «в крови». Оно разрушило границу между техникой и человеком. Это поколение эпохи постмодерна, отрицающего иерархию, почтительность к старшим. Оно растет в мире с безграничными возможностями, а времени на все не хватает. Говорят, будто оно обладает восьмисекундным фильтром продолжительности внимания, что, якобы, больше не может ни на чем сосредоточиться. В действительности это не так. Оно адаптируется к необходимости очень быстро оценивать и просеивать огромный объем информации. «Цифровые от рождения» прибегают к мобильным приложениям и сети Интернет, где в секциях и вкладках находится свежий контент. Они следуют за куратором, стремясь понять, где находится адекватная информация, чтобы уменьшить потенциальный выбор из множества вариантов. Но если есть нечто достойное внимания, «цифровой от рождения» может вполне на этом сосредоточиться. Он внимательно относятся к негативным стереотипам поколения «игрек», к его способности выживать и усердно работать в Офлайне. Это предприимчивое поколение. «Цифровые от рождения» строят активно свои стартапы, не желая погружаться в корпоративную рутину. Они весьма систематичны и прагматичны, желают планировать надолго вперед, работать в перспективных отраслях: медицине, образовании, предпринимательстве. Многие из них считают, что им выпало работать больше, чем другим поколениям, потому что знают об экономическом кризисе и снижении уровня жизни. Их воспитывают скептики из поколения «икс». «Цифровые от рождения» любят одинокий труд, надеются только на себя. Информацию о себе дают сдержанно и только избранным из соображений безопасности. Предпочитают Snapchat, где контент автоматически удаляется, в отличие от твитов и постов в Facebook. Они стремятся к альтернативному обучению, обучению по требованию (on-demand learning), обучению точно в срок (just-in-time learning), полагая, что ради получения хорошего образования не обязательно идти в вуз. У них больше гибкости в общении с детьми других стран, чем у всех прежних поколений. Это очень образованное поколение, склонное к творчеству, к науке. Они быстро становятся взрослыми и хотят стать успешными. Их жизнь, общение, игры, потребности удовлетворяются в режиме Онлайн. У них высоко котируются занятия спортом, компьютерными играми. Однако живое общение для них становится дефицитом. К этому они относятся как редкой ценности. Необходимо творческое сотрудничество поколений. Задача взрослых – показать «цифровым от рождения», что есть различные варианты жизни, что успех в жизни зависит не только от уровня компетентности, но и от человеческих качеств, от того, как выстраиваются отношения с другими людьми, какова мотивация деятельности. В вузы идут новые дети, надо быть готовыми к этому.

Конечно, у указанных теорий есть недостаток количества точных эмпирических данных. Здесь не учтены психотипы, темперамент человека, его личностные мотивы поведения, социальные приоритеты. Возможно, преувеличен разрыв между поколениями. Теория поколений при всей конструктивности подхода к проблеме поколений нуждается в адаптации с учетом условий исторического развития того или иного общества. Процесс эволюции человека информационной эпохи еще не завершен. В будущем человек, скорее всего, будет развиваться одновременно в двух направлениях – актуальном и виртуальном. Обе реальности комплементарны. Есть надежда, что формирующаяся стерео-реальность спровоцирует интеллектуальный переворот, подобный эпохе Возрождения. Он откроет по - новому устройство Вселенной. Подготовка его – задача не только электронщиков, специалистов, но и философов. Они должны объяснить, как жить в реальности, разорванной надвое.

^[*1] В нынешних планах преобразования России нам надо строить общество, не питаясь неприязнью к прошлому, сохранять память и ответственность по отношению к нему, эффективно исследовать, сберегать и воспроизводить отечественный культурный капитал.

^[**2] Эко обратил внимание на позицию своего учителя, американского философа и логика У.О. Куайна, который в работе «Слово и объект» ^[7] выступил против догматического разграничения аналитических и синтетических предложений. Источник догм он видел в ошибочной редукционистской установке рассматривать изолированные предложения, отвлекаясь от их роли в контексте целостной языковой системы или теории. Согласно ему, проверке в науке подлежит система взаимосвязанных предложений теории, а не отдельные предложения или гипотезы. Этим объясняется относительная устойчивость теории при ее столкновении с опытом, ее способность к самокоррекции. Он считал, что онтологическая проблематика связывается с вопросом о переводимости языков. Куайн считал, что радикальный перевод принципиально неопределенен, ибо предложения любого языка способны обозначать самые разные объекты, а способ их референции непрозрачен. Любые пособия по переводам сомнительны и относительно правильны. Главное, чтобы в нем была логика. Прав ли Папа, считающий эмбрион человеческим существом, или Фома Аквинский, пишущий, что эмбрионам не суждено будет воскреснуть в Судный день? Это решается. исходя из культурных контекстов. Однако необходим здравый смысл, чтобы все решительно одинаково признавали разницу между эмбрионом, плодом и новорожденным.

You can simply select and copy link from below text field.